— Братья! Мы куем собственные цепи!
— Каждый удар — новое звено.
— Каждый удар — новая заклепка.
— Бей по железу.
— Куй собственные цепи.
— Братья, братья, мы куем собственные цепи.
— Кто освободит нас от власти машин?
— Покажет небо? Покажет солнце?
— Царь Голод!
— Царь Голод!
— Нет, он враг. Он загнал нас сюда.
— Но он нас и выведет отсюда.
— Он страшен. Он коварен и лжив. Он зол. Он убивает наших детей. У наших матерей нет молока. Их груди пусты.
— Грозным призраком стоит он у наших жилищ.
— От него некуда уйти. Он над всею землею.
— Тюремщик!
— Убийца!
— Царь Голод! Царь Голод!
— Нет, он друг. Он любит нас и плачет с нами.
— Не браните его. Он сам несчастен. И он обещает нам свободу.
— Это правда. Он дает нам силу.
— Это правда. Чего не может сделать голодный?
— Это правда.
— Чья ярость сильнее?
— Чье отчаяннее мужество? Чего может бояться голодный?
— Ничего.
— Ничего. Ничего!
— Зовите его сюда!
— Голод! Голод! Голод!
— Иди сюда, к нам. Мы голодны. Мы голодны!
— Молчите, безумцы!
— Голод! Голод!
— Он идет!
— Царь Голод! Царь Голод!
— Он пришел!
— Царь Голод!
На середину, в полосу багрового света, из горна быстро входит Царь Голод. Он высокого роста, худощавый и гибкий; лицо его, с огромными черными, страстными глазами, костляво и бледно; и волосы на точеном черепе острижены низко. До пояса он обнажен, и в красном свете отчетливо рисуется его сильный, жилистый торс. И весь он производит впечатление чего-то сжатого, узкого, стремящегося ввысь. В движениях своих Царь Голод порывист и смел; иногда, в минуты задумчивости и скорби, царственно-медлителен и величав. Когда же им овладевает гнев, или он зовет, или проклинает — он становится похож на быстро закручивающуюся спираль, острый конец свой выбрасывающую к небу. И тогда кажется, что в движении своем, как вихрь, поднимающий сухие листья, он подхватывает с земли все, что кругом, и одним коротким взмахом бросает его к небу.
Голос его благороден и звучен; и глубочайшей нежности полны его обращения к несчастным детям.
Царь Голод.Дети! Милые дети мои! Я услыхал ваши стоны и пришел. Бросьте работу! Подойдите ко мне. Бросьте работу.
Останавливается выжидающе, озаренный красным светом раскаленной печи.
И медленно собираются вокруг него работающие. Только трое из них вступают в полосу света и становятся видимы отчетливо, остальные же стоят грудою темных теней; и только кое-где случайный луч выхватывает из мрака голое могучее плечо, поднятый молот или суровый профиль.
И те, которые видимы, таковы по своей внешности.
Первый Рабочий— могучей фигурой своею и выражением крайней усталости походит на Геркулеса Фарнезского. Ширина обнаженных плеч, груды мускулов, собравшихся на руках и на груди, говорят о необыкновенной, чрезмерной силе, которая уже давит и отягощает обладателя ее. И на огромном туловище — небольшая, слабо развитая голова с низким лбом и тускло-покорными глазами; и в том, как наклонена она вперед, чувствуется какая-то тяжелая и мучительная бычачья тупость. Обе руки рабочего устало лежат на рукояти громадного молота.
Второй Рабочий— молодой, но уже истощенный, уже больной, уже кашляющий. Он смел — и робок; горд — и скромен до красноты, до заиканья. Начнет говорить, увлекаясь, фантазируя, грезя, — и вдруг смутится, улыбнется виноватой улыбкой. На земле он держится легко, как будто где-то за спиною у него есть крылья; и, кашляя кровью, улыбается и смотрит в небо.
Третий Рабочий— сухой, бесцветный, будто долго, всю жизнь, его мочили в кислотах, съедающих краски. Так же бесцветен и голос его; и когда он говорит, кажется, будто говорят миллионы бесцветных существ, почти теней.
Звук маленьких живых молотков совершенно затихает.
Царь Голод
Рабочие
Царь Голод.И я принес вам привет от ваших братьев. И я принес вам великий наказ от ваших братьев: готовьтесь к бунту!
Готовьтесь к бунту! Уже веет незримо над головой кровавое знамя его, и сам в ночи, содрогаясь муками земли, стонет колокол всполоха. Я слышал его стон!