Том 3. Произведения 1927-1936

Доктор Вознесенский так и не пришел к четырем часам к чаю. На его сдобную булочку с чувством смотрели аспиранты Костюков и Пронин. Оба они были живые, веселые: один, пониже и почернявее, — ярославец, другой, подолговязее, плосколицый, сероглазый, с широким ртом, — из чувашей. За чаем Пронин доказывал Костюкову, что у чувашей есть богатый язык, есть своя давняя культура, наконец есть и своя история.

— Вот ты бы и написал эту историю! — советовал ему Костюков.

— А что же, брат, ты думаешь?.. Я уже собираю матерьялы… А что я напишу, то уж напишу непременно… Об этом даже и речи, брат, быть не может!..

Говорил он на «о» и сильно действовал при этом левой рукою. Голова у него была толкачом. Стремительность огромна. Он приехал сюда с пузырьком лекарства, прописанного ему врачом в Москве, но когда биолог Костюков, посмотрев на рецепт, сказал ему, что лекарство его — обыкновенный мышьяк, от малокровия, он обиделся и выкинул пузырек в цветочные клумбы.

— Врет он! Никакого у меня малокровия нет!.. Ишь ты, выдумал что: мало-кровие!

После чая оба они пошли играть в волейбол.

Это была шумная, азартная игра. Аспирантов и аспиранток собралось порядочно, к ним пристали более маститые. Черный мяч метался неистово.

Рядом на аллее четверо играли в городки, звонко били березовые палки, выбивая фигуры.

Волейбола старуха совсем не понимала, и хотя городки ей были несколько знакомы, но стоять близко к ним она не решалась, опасаясь прихоти прыгающих палок.

Дальше в парке на теннисной площадке играло несколько человек. Старуха прошла было туда, постояла немного, поглядела на красивые движения ракеток в умелых руках уже немолодых, значительно плешивых партнеров, но поворачивать туда и сюда голову — следить за полетами мяча — ей надоело. Она уселась на одной из зеленых скамеек около пристани и тут снова ушла в созерцание то таинственных отражений в воде, то весело появляющихся на ней из-за поворота лодок. Дальше по реке расположен был дом отдыха для рабочих на тысячу с лишним человек, и лодки с веселой молодежью, то поющей, то играющей на мандолинах и баянах, шли теперь оттуда и, прогремев и просверкав, исчезали за излучиной, за сединой ветел.

Заглядевшись, она не заметила, как появился Вознесенский и уселся на другой такой же зеленой скамье через дорожку, прямо против нее. Он закурил и, дымя папиросой, вертя в руке портсигар из карельской березы и щуря свои китайские глазки, сказал ей врастяжку:

— Лю-бу-е-тесь!.. За-нят-но!.. Ваше имя-отчество?

Вопрос был сделан быстро, деловым тоном. Старуха ответила тут же, привычно:

— Евфалия Кондратьевна, — и, только когда ответила, отвернулась, буркнув: — Зачем это вам нужно имя-отчество?

— Так я уж привык по старинке… Евфалия — имя довольно редкое… Но иногда раньше попадалось… Ев-фалия, Ев-фимия, Ев-патория…

Он был теперь гораздо краснее, чем за обедом, и крупнее и ярче показался старухе его мясистый нос.

— Евпатория — это разве имя?.. Это — город такой, — пробасила старуха.

— А-а?.. Вот как?.. Значит, я перепутал… Правда, правда… город… Туда еще как-то лет двадцать назад поехала лечиться от чего-то моя жена и там без вести пропала.

— Ну, вот видите… Как же это так без вести?.. — вкось на доктора поглядела старуха.

— Под-стро-ено, под-стро-ено все было так, разумеется, чтобы я ее не искал!.. А я ее, признаться, и вообще-то не искал, — подмигнул он. — Зачем мне?.. Захотелось тебе без вести пропадать, пропадай, матушка, на здоровье!.. Может быть, где-нибудь и жива еще… Хотя после стольких лет пертурбаций всяких — едва ли…

— Как же вы после этого? — полюбопытствовала старуха.

— То есть в каком смысле? — и доктор жестоко затянулся и закашлял. — После этого ведь тут в скорости война началась, я был мобилизован, конечно, попал на турецкий фронт, потом революция, потом… вообще, как вам известно, тогда уж совсем не до жен было…

— А дети-то ваши как же?

— Какие дети? — очень высоко поднял изумленные брови доктор.

— Совсем не было?

— Гм… За-нят-но!.. — Доктор вдруг стал еще веселей, чем был. — Де-ти!..

— Что же это вы, как будто я вас об тиграх спрашиваю! — отвернулась старуха.

— Об тиграх?.. — Доктор захохотал. — За-нят-но!.. Нет, детей никаких не было… Для этого особый талант нужен, как вам известно… А раз к этому никакого призвания не имеешь…

— Да у вас, должно быть, и к медицине вашей тоже призвания никакого нет, — обиженно перебила старуха и отвернулась.