Pour la bonne bouche
[23]— маленький курьез. Г-н Шерадам уверяет французскую публику, будто устроители «Лиги русского отечества» — прогрессисты, пламенно желающие вырвать «монополию прогресса» у каких-то, неведомыми путями захвативших эту монополию, инородцев. Не знаем, польстило ли или обеспокоило г-на Комарова это довольно-таки легкомысленное утверждение г-на Шерадама, но только в том же № 125 «Света», в котором помещено выше цитированное письмо, напечатано также стихотворное обращение поэта К. Карелина к «Современному философу». «Отвечай мне, мудрец, — строго спрашивает философа поэт „Света“, — на какой ты конец нам ученье свое излагаешь?..»Не знаем, право, что сказал бы даже французский националист г-н Шерадам, если бы ему перевести эти стихи «прогрессивного» органа «Лиги русского отечества»? Впрочем, не менее, если еще не более характерна заметка в «Нов. времени» (№ 9053), в которой по поводу того же радостного события (приезда г-на Шерадама) г-н Петербуржец противопоставляет национализму не только «сентиментальный космополитизм», но и…
Как видите, это уже очень определенно, и, быть может, с этим дополнением благодушно-туманные рассуждения г-на Аф. Васильева станут много понятнее.
9 января 1905 года
*Бывают дни и бывают события, в которых, как в фокусе, сосредоточивается значение самых глубоких сторон данной исторической минуты. Разгадать их — значит найти верное направление для самых, быть может, определяющих шагов ближайшего будущего. Не разгадать, ответить слишком смешно и неправильно — значит дать ошибочный ответ на роковую загадку сфинкса. А ведь такой ответ, если верить мудрости древних, — значит возможность гибели.
Таково значение январских событий в Петербурге.
22 января мы узнали из газет, что кн. Святополк-Мирский оставил пост министра внутренних дел. Газеты всех оттенков провожают его более или менее сочувственными напутствиями. Русский человек со вздохом вспоминает первые дни «эпохи доверия»… Это было так недавно и… уже так давно…
Тогда же телеграф разнес по всей России известие о том, что Н. В. Муравьев оставляет пост министра юстиции. Никаких слов доверия русское общество от Н. В. Муравьева никогда не слыхало, и никаких вздохов за ним на новое место служения, в далекий Рим, вероятно, не понесется… Но все же и эта перемена в другое время вызвала бы много волнения и поставила бы много вопросов…
Наконец, в газетах появляются отчеты о заседаниях и намерениях комитета министров по осуществлению идей, изложенных в указе 12 декабря… Правда, язык этих сообщений далеко нельзя назвать удобопонятным, а его определения легко уловимыми… Но все же в другое время они вызвали бы самые оживленные комментарии, среди которых, по старой привычке русского общества «к надеждам славы и добра», — было бы очень много фимиамов и восторгов…
Теперь же все это проходит незаметно, глухо, без привычного оживления… Ни отставка кн. Святополк-Мирского, так тускло завершающая эру «доверия», не вызывает естественных огорчений, ни отъезд Н. В. Муравьева, ни даже гласные сообщения комитета министров — не окрыляют надежд… Все это вдруг стало в глазах общества незначительным и неважным…
В одном рассказе Л. Н. Толстого («Казаки») есть образ, очень идущий к нашему теперешнему настроению. Герой его едет степными дорогами на почтовых по направлению к Кавказу. Где-то вдали его ждут Кавказские горы. О них он, житель равнин, слышал так много шаблонных отзывов, что ему, скептику, начинает казаться, что никаких, в сущности, гор, способных вызывать такие впечатления, совсем нет на свете… Всюду та же ровная степь, томительная и скучная, с однообразным и бедным простором и с туманною мглою… А если появятся неровности, то… только для подтверждения старой истины, что ничего, в сущности резко отступающего от этой плоской равнины, и быть не может…