Том 3. Рассказы, сценарии, публицистика

Милый мой строен и высок,
Милый мой ласков и жесток,
Больно хлещет шелковый шнурок…

Дымшиц. Я не мальчик, Евгений Александрович, — уже оно давно прошло, то время, когда я был мальчиком.

Висковский. Слушаю-с.

Людмила(снимает телефонную трубку).3-75-02. Папочка, ты?.. Мне очень хорошо… В театре была Надя Иогансон с мужем. Мы ужинаем у Исаака Марковича… Ты обязательно посмотри Спесивцеву, она заменит Павлову… Лекарство ты принял? Тебе надо лечь… Твоя дочь умница, папа, ужасная выдумщица… Катюша, ты?.. Ваше приказание, сударыня, исполнено. Le man`ege continue, j’ai mal aux dents ce soir [55]. (Ходит по комнате, поет, взбивает волосы.)

Дымшиц. И она может дождаться того, что в следующий раз меня для нее не будет дома…

Висковский. Дело хозяйское.

Дымшиц. Потому что о моих детях и моей жене пусть меня спрашивают другие, а не она.

Висковский. Слушаю-с.

Дымшиц. Люди недостойны завязать башмак у моей жены, если вы хотите знать, — шнурок от башмака.

Картина четвертая

У Висковского. Он в галифе, в сапогах, без куртки, ворот рубахи расстегнут. На столе бутылки, выпито много. На тахте, привалившись, румяный, короткий Кравченко в военной форме и мадам Дора — тощая женщина в черном, с испанским гребнем в волосах и качающимися большими серьгами.

Висковский. Один удар, Яшка…

Я знал одной лишь силы власть.
Одну, но пламенную страсть…

Кравченко. Сколько же тебе надо?

Висковский. Десять тысяч фунтов. Один удар… Ты видел когда-нибудь фунт стерлингов, Яшка?

Кравченко. И все на нитках?

Висковский. Нитки побоку!.. Бриллианты. Трехкаратники, голубая вода, чистые, без песку. Других в Париже не берут.

Кравченко. Да их небось уже нету.

Висковский. В каждом доме есть бриллианты, надо уметь их взять… У Римских-Корсаковых есть, у Шаховских… Есть еще алмазы в императорском Санкт-Петербурге.

Кравченко. Не выйдет из тебя красный купец, Евгений Александрович.

Висковский. Выйдет!.. У меня отец торговал — выменивал усадьбы на жеребцов… Гвардия сдается, товарищ Кравченко, но не умирает.

Кравченко. Ты бы Муковнину позвал… Мается женщина в коридоре…

Висковский. В Париж, Яшка, я приеду барином.

Кравченко. Дымшиц этот — куда он запропастился?

Висковский. Отсиживается в уборной или в «шестьдесят шесть» играет с курляндчиком и Шапирой… (Открывает дверь.)Мисс, к нашему огоньку… (Выходит в коридор.)

Дора(целует у Кравченко руки). Ты солнце! Ты божество!

Входят Людмила в шубке и Висковский.

Людмила. Это непостижимо! Был уговор…

Висковский. Который дороже денег.

Людмила. Был уговор, что я приду в восемь. Теперь три четверти десятого… и ключа не оставил… Куда же он делся?

Висковский. Поспекулирует и придет.

Людмила. Все-таки они не джентльмены — эти люди…

Висковский. Выпейте водки, девочка.

Людмила. Правда, я выпью, озябла… Непостижимо все-таки!

Висковский. Разрешите вам представить, Людмила Николаевна, мадам Дору, гражданку Французской республики — Libert'e, 'Egalit'e, Fraternit'e [56]. Между прочими достоинствами обладает заграничным паспортом.

Людмила(подает руку). Муковнина.

Висковский. Яшку Кравченко вы знаете: прапорщик военного времени, ныне красный артиллерист. Стоит у десятидюймовых орудий Кронштадтской крепостной артиллерии и может их повернуть в любом направлении.

Кравченко. Евгений Александрович нынче в ударе.

Висковский. В любом направлении… Все можно представить себе, Яшка. Тебе прикажут разрушить улицу, на которой ты родился, — ты разрушишь ее, обстрелять детский приют, — ты скажешь: «Трубка два ноль восемь» — и обстреляешь детский приют. Ты сделаешь это, Яшка, только бы тебе позволили существовать, бренчать на гитаре, спать с худыми женщинами: ты толст и любишь худых… Ты на все пойдешь, и если тебе скажут: трижды отрекись от своей матери, — ты отречешься от нее. Но дело не в том, Яшка, — дело в том, что они пойдут дальше: тебе не позволят пить водку в той компании, которая тебе нравится, книги тебя заставят читать скучные, и песни, которым тебя станут обучать, тоже будут скучные… Тогда ты рассердишься, красный артиллерист, ты взбесишься, забегаешь глазками… Два гражданина придут к тебе в гости: «Пойдем, товарищ Кравченко…» — «Вещи, — спросишь ты, — брать с собой или нет?» — «Вещи можно не брать, товарищ Кравченко, дело минутное, допрос, пустяки…» И тебе поставят точку, красный артиллерист, — это будет стоить четыре копейки денег. Высчитано, что пуля от кольта стоит четыре копейки, и ни сантима больше.

Дора. Жак, берите меня домой…