Читаем Том 3. Село Степанчиково и его обитатели. Записки из Мертвого дома. Петербургские сновидения полностью

— Стихи, братец, стихи, и ты не думай, что я шучу, настоящие стихи, так сказать, версификация, и так, знаешь, складно на все предметы, тотчас же всякий предмет стихами опишет. Настоящий талант! Маменьке к именинам такую рацею соорудил, что мы только рты разинули: и из мифологии там у него, и музы летают, так что даже, знаешь, видна эта… как бишь ее? округленность форм, — словом, совершенно в рифму выходит. Фома поправлял. Ну я, конечно, ничего и даже рад, с моей стороны. Пусть себе сочиняет, только б не накуролесил чего-нибудь. Я, брат Григорий, тебе ведь, как отец, говорю. Проведал об этом Фома, просмотрел стихи, поощрил и определил к себе чтецом и переписчиком, — словом, образовал. Это он правду говорит, что облагодетельствовал. Ну, эдак, знаешь, у него и благородный романтизм в голове появился и чувство независимости, — мне всё это Фома объяснял, да я уж, правда, и позабыл; только я, признаюсь, хотел и без Фомы его на волю отпустить. Стыдно, знаешь, как-то!.. Да Фома против этого; говорит, что он ему нужен, полюбил он его; да сверх того говорит: «Мне же, барину, больше чести, что у меня между собственными людьми стихотворцы; что так какие-то бароны где-то жили и что это en grand».[8] Ну, en grand, так en grand! Я, братец, уж стал его уважать — понимаешь?.. Только бог знает, как он повел себя. Всего хуже, что он до того перед всей дворней после стихов нос задрал, что уж и говорить с ними не хочет. Ты не обижайся, Григорий, я тебе, как отец, говорю. Обещался он еще прошлой зимой жениться: есть тут одна дворовая девушка, Матрена, и премилая, знаешь, девушка, честная, работящая, веселая. Так вот нет же теперь: не хочу, да и только; отказался. Возмечтал ли он о себе, или рассудил сначала прославиться, а потом уж в другом месте искать руки…

— Более по совету Фомы Фомича-с, — заметил Видоплясов, — так как они истинные мои доброжелатели-с…

— Ну, да уж как можно без Фомы Фомича! — вскричал я невольно.

— Эх, братец, не в том дело! — поспешно прервал меня дядя, — только видишь: ему теперь и проходу нет. Та девка бойкая, задорная, всех против него подняла: дразнят, уськают, даже мальчишки дворовые его вместо шута почитают…

— Более через Матрену-с, — заметил Видоплясов, — потому что Матрена истинная дура-с и, бымши истинная дура-с, притом же невоздержная характером женщина, через нее я таким манером-с пошел жизнию моею претерпевать-с.

— Эх, брат Григорий, говорил я тебе, — продолжал дядя, с укоризною посмотрев на Видоплясова, — сложили они, видишь, Сергей, какую-то пакость в рифму на его фамилию. Он ко мне, жалуется, просит, нельзя ли как-нибудь переменить его фамилию, и что он давно уж страдал от неблагозвучия…

— Необлагороженная фамилия-с, — ввернул Видоплясов.

— Ну, да уж ты молчи, Григорий! Фома тоже одобрил… то есть не то чтоб одобрил, а видишь, какое соображение: что если, на случай, придется стихи печатать, так как Фома прожектирует, то такая фамилия, пожалуй, и повредит, — не правда ли?

— Так он стихи напечатать хочет, дядюшка?

— Печатать, братец. Это уж решено — на мой счет, и будет выставлено на заглавном листе: крепостной человек такого-то, а в предисловии Фоме от автора благодарность за образование. Посвящено Фоме. Фома сам предисловие пишет. Ну, так представь себе, если на заглавном-то листе будет написано: «Сочинения Видоплясова»…

— «Вопли Видоплясова-с», — поправил Видоплясов.

— Ну, вот видишь, еще и вопли! Ну, что за фамилия Видоплясов? Даже деликатность чувств возмущает; так и Фома говорил. А все эти критики, говорят, такие задорные, насмешники; Брамбеус*, например… Им ведь всё нипочем! Просмеют за одну только фамилию; так, пожалуй, отчешут бока, что только почесывайся, — не правда ли? Вот я и говорю: по мне, пожалуй, какую хочешь поставь фамилию на стихах — псевдоним, что ли, называется — уж не помню: какой-то ним. Да нет, говорит, прикажите по всей дворне, чтоб меня уж и здесь навеки новым именем звали, так чтоб у меня, сообразно таланту, и фамилия была облагороженная…

— Бьюсь об заклад, что вы согласились, дядюшка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза
Марево
Марево

Клюшников, Виктор Петрович (1841–1892) — беллетрист. Родом из дворян Гжатского уезда. В детстве находился под влиянием дяди своего, Ивана Петровича К. (см. соотв. статью). Учился в 4-й московской гимназии, где преподаватель русского языка, поэт В. И. Красов, развил в нем вкус к литературным занятиям, и на естественном факультете московского университета. Недолго послужив в сенате, К. обратил на себя внимание напечатанным в 1864 г. в "Русском Вестнике" романом "Марево". Это — одно из наиболее резких "антинигилистических" произведений того времени. Движение 60-х гг. казалось К. полным противоречий, дрянных и низменных деяний, а его герои — честолюбцами, ищущими лишь личной славы и выгоды. Роман вызвал ряд резких отзывов, из которых особенной едкостью отличалась статья Писарева, называвшего автора "с позволения сказать г-н Клюшников". Кроме "Русского Вестника", К. сотрудничал в "Московских Ведомостях", "Литературной Библиотеке" Богушевича и "Заре" Кашпирева. В 1870 г. он был приглашен в редакторы только что основанной "Нивы". В 1876 г. он оставил "Ниву" и затеял собственный иллюстрированный журнал "Кругозор", на издании которого разорился; позже заведовал одним из отделов "Московских Ведомостей", а затем перешел в "Русский Вестник", который и редактировал до 1887 г., когда снова стал редактором "Нивы". Из беллетристических его произведений выдаются еще "Немая", "Большие корабли", "Цыгане", "Немарево", "Барышни и барыни", "Danse macabre", a также повести для юношества "Другая жизнь" и "Государь Отрок". Он же редактировал трехтомный "Всенаучный (энциклопедический) словарь", составлявший приложение к "Кругозору" (СПб., 1876 г. и сл.).Роман В.П.Клюшникова "Марево" - одно из наиболее резких противонигилистических произведений 60-х годов XIX века. Его герои - честолюбцы, ищущие лишь личной славы и выгоды. Роман вызвал ряд резких отзывов, из которых особенной едкостью отличалась статья Писарева.

Виктор Петрович Клюшников

Русская классическая проза