Том 3 (Шаламов)

Мы гуляем средь торосов
В голубых лучах луны,
Все проклятые вопросы,
Говорят, разрешены.

Но луна, как пряник мятный,
Детский пряник ледяной,
Вдруг покатится обратно,
И — покончено с луной.

И, встревоженное чудом,
Сердце дрогнет у меня,
Я достану из-под спуда,
Из подполья злого дня,

Все, что плакало и пело,
Путевую жизни нить,
Что своим усталым телом
Я пытался заслонить

От чужих прикосновений,
От дурных тяжелых глаз,
Откровенных нападений
И двусмысленности фраз.

Наступает тихий вечер,
Звезды тают на снегу.
И породой человечьей
Я гордиться не могу.

* * *

Среди холодной тьмы
Мы — жертвы искупленья.
И мы — не только мы,
А капелек сцепленье.

Стакан поставь в туман,
Тянущийся по саду,
И капли на стакан
Тотчас, как дождь, осядут.

Стакан сберег тепло,
Ему родное снится,
И мутное стекло
Слезой засеребрится.

* * *

Я здесь живу, как муха, мучась,
Но кто бы мог разъединить
Вот эту тонкую, паучью,
Неразрываемую нить?

Я не вступаю в поединок
С тысячеруким пауком,
Я рву зубами паутину,
Стараясь вырваться тайком.

И, вполовину омертвелый,
Я вполовину трепещу,
Еще ищу живого дела,
Еще спасения ищу.

Быть может, палец человечий
Ту паутину разорвет,
Меня сомнет и искалечит
И все же на небо возьмет.

* * *

Кому-то нынче день погожий,
Кому — томящая жара,
А я, наверно, проморожен
Тайгой до самого нутра.

И мне все кажется, что лето
Напрасно силы бережет,
Напрасно раскаленным светом
Дотла всю землю не сожжет…

* * * [27]

Клен и рослый и плечистый
В дрожи с головы до пят,
Перепуганные листья
До рассвета шелестят.

Их протягивает лето,
И холодный ветерок
Отрывает, как билеты,
И бросает на песок.

И по железнодорожной
Желтой насыпи крутой
Их сметает осторожно
В ямы с мутною водой.

Это — право пешехода
Разбираться, чье нужней,
Чье полезней — время года
Весен или осеней,
И похваливать погоду,
Размышляя не о ней.

* * *

Приходят с улиц, площадей,
Все глохнет, как в лесном загоне,
Ладони будто бы людей
Моей касаются ладони.

И мне, пожалуй, все равно,
Что тут — мечта и что — обманы,
Я вижу темное вино,
Уже разлитое в стаканы.

Я вижу женщины глаза,
Которых чище не бывает;
И непослушная слеза
Напрасно зренье застилает…

Персей и Муза

Она еще жива, Расея,
Опаснейшая из Горгон,
Заржавленным щитом Персея
Не этот облик отражен.

Химер, ничуть не виноватых,
Кентавров рубит сгоряча,
Он голову родного брата
Надел на острие меча.

В ушах героя шум победы,
Он пьяный мед, как воду, пьет,
И негритянка Андромеда
Лиловый подставляет рот…

Но дом Горгон находит Муза,
И — безоружная — войдет,
И поглядит в глаза Медузе,
Окаменеет — и умрет.

* * *