Том 3. Слаще яда

Шаня выслушала его внимательно и участливо, но сейчас же и забыла думать о преодоленных Едличкою на жизненном пути трудностях. Его рассказ был для Шани как убаюкивающее журчание ручья: журчит – хорошо, молчит– не потеря. А участливые слова – только привычка с детства.

Пришла вторая на одной неделе денежная повестка на крупную сумму, от Марьи Николаевны. Едличка принес ее, уже засвидетельствованную, к Шане. Спросил:

– Куда это вы, Александра Степановна, так быстро деньги деваете? Живете вы скромно.

– Все жениху, – отвечала Шаня. – Мне самой немного надо.

– Да ему-то уж вы очень много даете, – говорил расчетливый Едличка. – Балуете вы его. Вы бы ему до свадьбы поменьше давали.

– Расходы, – отвечала Шаня. – Нельзя же, надобно. Вчера мы были с ним в «Аквариуме», там оставили много. А на днях он сильно проигрался на бегах. Но ведь он мог бы и выиграть много, не правда ли?

– Надо экономию соблюдать, – говорил Едличка.

Шаня улыбалась, вспоминала, что и Евгений говорил ей о бережливости, и отвечала чеху:

– Это – пустяки. Я прожила с Евгением за несколько лет не один десяток тысяч.

Едличка с ужасом всплескивал руками, качал головою, причмокивал и говорил:

– Ай, ай, ай! Вот-то расточительность! Да над вами бы опеку надо учредить.

Шаня смеялась почти весело и говорила:

– Да и еще проживем не меньше. Надеюсь, что и больше.

Едличка покручивал свои тонкие усики и думал тоскливо: «Вот бы мне все это! Я бы тратил все это с толком».

Он был молод и красив, хотя и пошловатою красивостью завитого парикмахера, у него были сбережения, и знакомые барышни считали его хорошим женихом. Но теперь он на них и смотреть не хотел.

Шаня сидела одна в своей комнате в «Альгамбре». Был скучный полузимний вечер, как может быть скучен только вечер в гостинице, когда остаешься один и знаешь, что никто не придет, и самому идти некуда, и делать нечего.

На дворе была оттепель. За окном слышалось редкое падение по железу тяжелых капель. Слабо доносилось снизу, с мокрой, грязно-снежной мостовой, хлюпанье копыт и влажный гул колес.

Шаня только что вернулась домой и теперь сидела перед тихо тлеющим камином, грея озябшие, промокшие ноги. Глаза ее блестели. Где-то очень близко таилась, порою входя в кровь и щекоча кожу, маленькая, юркая лихорадочка, коварно-ласковая. Шаня ходила к Евгению и не застала его. Ревниво думала, – где он? что делает?

Тоска ее томила и горькие мысли. Пойти бы куда-нибудь, – да нет, скучно! Там, где играет веселая музыка, где в бокалах искрится легкое вино, как сядет она и с кем туда придет? Правда, Едличка проводил бы и слушал бы ее длинный рассказ. И не один Едличка. Стоит ей только слово сказать. Да нет, скучно!

Сама не замечая, что говорит вслух, Шаня шептала:

– Нечем жить. Нечем жить. Без него мне нечем жить.

Бледная, тихая, сидела Шанечка, смотрела на образ, перед которым она молилась когда-то, – и не было молитвы, ни на устах, ни в сердце.

Вспомнила Шаня старые слова – и улыбнулась горько. Шептала:

– Господи, я ли Тебя забыла, Ты ли меня забыл?

И не молилась. Обратить свои мысли, как прежде, к солнечно-ясному герою – не было сил.

Порыв отчаяния словно подхватил Шаню, – и она заметалась в комнате, тихонько плача и причитая что-то, как обиженное дитя.

И вдруг, – стук в дверь.

Евгений! Какая радость! До боли в груди.

Вошел, – в бороде и на усах капли внешней влаги, в глазах беспокойная, лживая ласковость. Говорит нежные слова, Шанины руки целует.

Злая мысль остро зажглась в Шанином уме: «Должно быть, ему денег надобно. Пришел просить, потому и ласков».

Шаня достала вино, фрукты, велела подать чай. Она спросила робко, словно не смея спросить:

– Почему же тебя, Женечка, не было дома? Ведь ты сам назначил этот час. Я к тебе пришла сегодня и не застала.

– Когда? – спросил Евгений, притворяясь удивленным.

– Да только с полчаса как вернулась, – отвечала Шаня. – Вот сижу, греюсь.

– Ты спутала, Шанечка, – небрежно лгал Евгений, – я про вчера говорил, а не сегодня. А вчера я тебя весь вечер ждал.

– Отчего же ты не позвонил по телефону? – спросила Шаня. – Я бы к тебе сейчас же прилетела.

– Да вот не догадался, – говорил Евгений. – Да я, признаться, подзубривал кое-что, увлекся, совсем не заметил, как время прошло.

И глаза его были лживы. А правда была в том, что ему не хотелось, чтобы Шаня часто приходила к нему. Не хотелось, чтобы его квартирная хозяйка видела в Шане близкого к нему человека.

Шаня притихла. Так часто в последнее время она становилась очень тиха. Съеживалась, как бездомная кошка, больная, бессильно наблюдающая недоступную добычу. Зорко всматривалась в Евгения.

Ему становилось жутко. Он спросил:

– Что ты так смотришь, Шаня? Разве ты мне не веришь?

– Смотрю, ненаглядный мой, как ты красив, – кротко и грустно сказала Шаня.

У Евгения больно защемило сердце. Он подумал: «Не отправить ли к черту ту слащавую дуру?»

Но скоро опять Шанина нежность и даже самый ее вид зажгли в нем злобу и упорство. Хотелось крикнуть, ударить ее. Но он вспомнил, что пришел за деньгами, и опять стал с Шанею ласков и нежен. Просидел целый вечер и унес полтораста рублей.