Том 3. Слаще яда

Евгений самодовольно улыбнулся. Сказал:

– Ну, ну, моя милая Шанечка, я тебя никогда не забуду.

Шаня встала, вся охваченная бешенством. Глядя прямо в глаза Евгения, она сказала тихо и злобно:

– За убийство такого негодяя, как ты, знакомые с уважением пожмут мне руку.

Легкое настроение и радостный хмель мигом соскочили с Евгения. Он спустил ноги на пол и с трусливою злостью смотрел на Шаню. Уже ему вдруг нетерпеливо захотелось, чтобы это свидание поскорее окончилось. Как-то уныло смотрели на него стены этой комнаты, и ему захотелось на простор. Он почувствовал бы дикую радость, если б увидел, что Шаня внезапно умерла. И в душе его заскулила жалость к самому себе: «Я – и должен страдать из-за психопатки!»

Шаня страшно побледнела. Губы ее задрожали. Глаза ее загорелись диким блеском, – таким диким, что Евгению стало жутко и страшно. Но он попытался сохранить достоинство и делал вид, что ему ничуть не страшно.

– Ну, нельзя ли потише, – сказал он строго.

Шаня молчала. Дрожащими руками она хваталась за платье и старалась нащупать карман. Евгений струсил. Побледнел, залепетал:

– Ну, зачем так трагически принимать!

Сгибаясь, он пытался прокрасться к выходу. Но Шаня стала перед ним и сказала:

– Если нельзя нам жить вместе, умрем вместе.

Она вынула револьвер. Евгений нелепо и трусливо замахал руками. Закричал визгливо:

– Ну что ты! Уж я… ведь это еще не решено… я лучше женюсь на тебе.

Шаня ярко вспыхнула. Вот кого она любила! Даже умереть не умеет! Даже бороться не смеет, не бросается на нее, чтобы вырвать оружие из ее рук!

– О, подлый! – крикнула она. Подняла револьвер. Евгений закричал:

– Караул!

Метнулся к дверям, но Шаня раньше его была у двери, и дуло револьвера глянуло в его глаза.

Евгений присел на корточки, побледнел, задрожал, завизжал тонко и пронзительно. Нижняя челюсть его отвисла. Весь он ослаб, осел мешком…

Шаня вздрогнула. Выронила револьвер.

– О, какой гадкий! – с отвращением сказала она.

Евгений метнулся к револьверу, распластавшись по полу, и сгреб его обеими руками. Но Шаня толкнула Евгения кончиком ботинки, нагнулась, вырвала из его вялых от ужаса рук револьвер и поспешно вышла.

– Барину дурно, – сказала она лакею.

На улицу выбежала, как на вольный воздух из склепа.

Солнечно-ясный герой, превратившийся в гадину, остался там, позади. И только отвращение, истома смертная, отвращение!

Шаня оперлась на решетку канала, бледная, и смеялась, глядя на его зеленоватые воды. Голова ее кружилась, ей было томно и тошно, и казалось ей, что она умирает от нестерпимо острого отвращения. Вдруг она почувствовала странную слабость, все в глазах ее позеленело и потемнело, она медленно опустилась на плиты тротуара и тихо упала на жесткие камни, головою на согнутую в локте руку.

Конец

Книга превращений *

Задор *

I

Была война с турками, и было брожение в умах, даже подростки много говорили и волновались. Товарищи Вани Багрецова, гимназисты четвертого класса, на переменах больше толковали о политике, чем о своих школьных интересных делах и делишках. Ваня кипел и горячился и в гимназии, заодно с товарищами, и дома в бесконечных ожесточенных спорах с бабушкой.

Однажды Ваня вернулся из гимназии под впечатлением новых слухов, весь насквозь пропитанный негодованием. Он вознамерился насказать бабушке немало горьких истин. О, конечно, он никогда не трогал бы ее, – старая, где ей понять! – но в последнее время бабушка слишком злобно нападала на молодежь и даже позволяла себе лживые утверждения, которых Ваня не мог оставлять без ответа.

Не нравились и бабушке и матери Ванины новые взгляды и его знакомства. Правда, товарищи заходили к нему редко; но тем было хуже. У Вани, притом, уже давно была привычка по вечерам гулять, и уходил он всегда один; прежде на это не обращали внимания, а теперь его, совершенно, впрочем, невинные прогулки по городским улицам начинали казаться подозрительными и опасными. Их еще пока не запрещали, – не было очевидного повода, – но и не поощряли: косились и ворчали каждый раз.

В воинственном настроении вошел Ваня в столовую, стараясь придать себе независимый вид, но внутренне волнуясь в ожидании предстоящей схватки. Его бойкие серые глаза, немного близорукие, смотрели с задором и сердито.

Бабушка, высокая и худощавая старуха с быстрыми движениями и очень прямым станом, была уже «готова», как Ваня тотчас же подумал, взглянув на нее. Она энергично шагала по комнатам и не обращала ни малейшего внимания на заигрывания серого, сытого кота Коташки, который, таясь за ножкой стула, ждал, когда бабушка пройдет, и бросался на подол ее платья. Бабушкины темно-карие глаза метали молнии, и черные крылья ее кружевной наколки трепетали и развевались. Ваня сообразил, что это сердятся, зачем он опоздал: случилась необходимость зайти из гимназии кое-куда по самонужнейшему делу, и это заняло лишние полчаса.

Бабушка так и набросилась на вошедшего Ваню.

– А, передовой человек, милости просим, здравствуйте! – восклицала она, иронически раскланиваясь.