Том 3. Собачье сердце

— Да, Сусков… — ответил ошеломленный обер, задыхаясь от спиртового запаху, — будьте добры нам протокол и потом жезл. Мы спешим…

— Ну вот… Пять лет с человеком не виделся, и вот до тебе! Он спешит! Может быть, тебе скипетр еще дать? Свинья ты, Сусков, а не обер-кондуктор!.. Пойми, у меня радостный день. И не пущу… И не проси! Семафор на запор, и никаких! Раздавим по банке, вспомним старину… Проведемте, друзья, эту ночь веселей!

— Товарищ десепе… что вы?.. Вы, извините, пьяны. Нам в Москву надо!

— Чудак, что ты там забыл, в Москве? Плюнь: жарища, пыль… Завтра приедешь… Мы рады живому человеку. Живем здесь в глуши. Рады свежему человеку…

— Да помилуйте, у меня пассажиры, что вы говорите?

— Плюнь ты на них, делать им нечего, вот они и шляются по железным дорогам. Намедни приходит скорый… спрашиваю: куда вы? В Крым, отвечают… На тебе! Все люди как люди, а они в Крым!.. Пьянствовать, наверно, едут.

— Это кошмар! — кричали в окна вагонов.

— Мы будем жаловаться в Совнарком!

— Ах… так? — сказала фигура и рассердилась. — Ябедничать? Кто сказал — жаловаться? Вы?

— Я сказал, — взвизгнула фигура в окне международного вагона, — вы у меня со службы полетите!

— Вы дурак из международного вагона, — круто отрезала фигура.

— Протокол! — кричали в жестком вагоне.

— Ах, протокол? Л-ладно. Ну так будет же вам шиш вместо жезла, посмотрю, как вы уедете отсюда жаловаться. Пойдем, Вася! — прибавила фигура, обращаясь к подошедшему и совершенно пьяному весовщику в черной блузе, — пойдем, Васятка! Плюнь на них! Обижают нас московские столичные гости! Ну, так пусть они здесь посидят, простынут.

Фигура плюнула на платформу и растерла ногой, после чего платформа опустела.

В вагонах стоял вой.

— Эй, эй! — кричал обер и свистел, — кто тут есть трезвый на станции, покажись!

Маленькая босая фигурка вылезла откуда-то из-под колес и сказала:

— Я, дяденька, трезвый.

— Ты кто будешь?

— Я, дяденька, черешнями торгую на станции.

— Вот что, малый…ты, кажется, смышленый мальчуган, мы тебе двугривенный дадим. Сбегани-ка вперед, посмотри, свободные там пути? Нам бы только выбраться.

— Да там, дяденька, как раз на вашем пути паровоз стоит совершенно пьяный.

— То есть как?

Фигурка хихикнула и сказала.

— Да они, когда выпили, шутки ради в него вместо воды водки налили. Он стоит и свистит…

Обер и пассажиры окаменели и так остались на платформе, И неизвестно, удалось ли им уехать с этой станции.

МИХАИЛ

«Гудок», 12 июня 1926 г.

Громкий рай

20-го апреля ночью женщина-работница М., уборщица вагонов депо Москва-Ряз. Ур., по обязанностям службы находилась в служебном вагоне № 1922.

Вдруг видит — тащится в вагон пьяная компания. Сам ТРВ Каратаев, с ним два хахаля и какая-то гражданка.

Тотчас Каратаев направляется к уборщице М. и делает ей предложение:

— Так и так, не согласитесь ли объединиться со мной в одном купе?

Словом, предлагает устроить тихий рай. Ну, конечно, получил отказ и вернулся к своей компании.

Только у них там получился совсем не тихий рай, а напротив того — очень громкий.

Поздно ночью слышно было, как неизвестная гражданка снаружи кричала так, что стекла в вагоне звенели.

— Похабники, знакомой даже пяти рублей не заплатили за весь вечер! А еще с кокардами!.. По-видимому, интеллигенты!

И другое, что полагается в таких случаях.

А наутро ТРВ уборщицу М. погнал к вчерашнему хахалю с запиской за этими самыми пятью рублями.

Теперь дальше. Конечно, М. подала заявление в ячейку РКП, а Каратаев с тех пор начал к ней придираться.

Случай совершенно явной придирки произошел 9 июня.

Придя на работу, М. забыла повесить марку на место, но и начальство, и все товарки видели, что она с утра на работе. И вдруг объявляют ей, что полдня не будет записано.

Тут все женщины подняли шум, что это — явная месть со стороны Каратаева, и тогда только начальство отступило.

М. боится, что ее скоро за какой-нибудь пустяк выкинут с позором со службы, и хочет, чтобы ее заявлению был дан ход.

М.

«Гудок», 30 июня 1926 г.

Развратник (Разговорчик)

Стрелочник кашлянул и вошел к начальству в комнату. Начальство помещалось за письменным столом.

— Здравствуйте, Адольф Ферапонтович, — сказал стрелочник вежливо.

— Чего тебе? — спросило начальство не менее вежливо.

— Я… видите ли, в фактическом браке состою, — вымолвил стрелочник и почему-то стыдливо улыбнулся.

Начальство брезгливо поглядело на стрелочника.

— Ты всегда производил на меня впечатление развратника, — заметило оно, — у тебя и рот чувственный.

Стрелочник окостенел. Помолчали.

— Я тебя не задерживаю, — продолжало начальство, — ты чего стоишь возле стола? Ежели ты пришел делиться грязными тайнами своей жизни, то они мне не интересны!

— Я? Извольте видеть… Я за билетиком, пришел…

— За каким билетиком?

— Жене моей бесплатный билетик.

— Жене? Ты разве женат?

— Я ж докладываю… в фактическом браке.

— Хи-хи… Ты весельчак, как я на тебя погляжу. В каком же ты храме венчался?

— Да я в храме не венчался…

— Где регистрировались, уважаемый железнодорожник? — подчеркнуто сухо осведомилось начальство.