Том 3. Стихотворения

Расцветилась ограда
Над последней чертой.
Красный лист винограда,
Клена лист золотой.
Нет зеленого сада
Над сафирной водой.

Лишь тяжелого бора
Зеленчак темноцвет,
До ложбин косогора,
С незапамятных лет,
В ту же краску убора
Многохвойно одет.

Престол молнии

Я был листок,
Гонимый бурей.
Был в пляске ног
Блаженных гурий.

Я был как гром,
Огнем одетый.
Был водоем,
Грозой пропетый.

Как луч к лучу,
Я мчался к чуду.
И все лечу!
И чем я буду?

На башне

После лютиков весною,
Чуть зима падет на крыши,
Вновь себе я мыслью строго
Замок строгий, выше, выше.

Там, на башне одинокой,
Жду под Солнцем смерти света,
Говорю я с Тьмой стоокой,
Жду от Полночи ответа.

После ласковых блужданий,
Между легких горных склонов,
Я опять хочу рыданий
Человеческих циклонов.

И тогда мне знать отрада,
Что придет еще Аттила,
Что жива страстей громада,
И не вычерпана сила.

Сталь

Упружить сталь. Ковач, познай металлы,
Чтоб гнулось и прямилось лезвие.
Тогда, взмахнув мечом, отметь: – «мое!»
Тебе уступят Римляне и Галлы.

Построй дракон, Варяг. Ищи Валгаллы.
Кто хочет дали, тот пройдет ее.
В чужих морях узнает забытье.
Увидит лесавидные кораллы.

Сигурд, будь смел. Сигурд, срази врага.
Перед тобою карлики и гномы.
Пусть плуги на полях быком влекомы.

Но клад – тебе. Раздвинув берега,
Сожги дома, амбары, и стога.
Тебе – моря, и, в злате молний, громы.

В гостиной

Я в гостиной стоял, меж нарядных, утонченных,
Между умных, играющих в чувства людей.
Средь живых мертвецов, меж романов оконченных,
Я вскричал всей душой потрясенной своей:

«Есть ли где еще звери в могучем количестве?
Есть ли тигр королевский и смелые львы?
Есть ли где бегемот, в безмятежном величестве
Как коряга встающей из вод головы?»

Сон

Мой сон, хотя он снился мне как сон,
Был зрением, был чтением страницы,
Где, четкими строками закреплен,
Я жил, а дни мелькали как зарницы.

Там ростом в три сажени были птицы,
Сто красок изливал хамелеон.
Нет, тысячу. Существ живых станицы
Не ведали, что есть для черт закон.

Хвосты у жаб, – хвостаты были жабы, –
Внезапно превращались в жадный рот.
В боках тюленьих видел я ухабы.

Все становилось вдруг наоборот.
И даже мухи не были там слабы.
И даже счастлив каждый был урод.

Мауи