Том 3. Странники. Рассказы. Очерки (1942-1944)

— А вот и не страшно, а вот и не страшно!

Однажды Павлик сбросил самую тяжеловесную бомбу, но взрыва не последовало. И вот уже игра Павлику надоела, он в бумажный рупор протрубил отбой. Верочка вывела из бомбоубежища, то есть из-под дивана, все свои куклы и поместила их в обычное место, а сама уселась под окошком за книгу. Когда она увлеклась чтением и про все на свете позабыла, сзади нее вдруг раздался страшный грохот таза. Верочка вздрогнула, выронила книгу, схватилась за сердце, едва передохнула, обругала брата:

— Дурак! Я сейчас маме скажу… Бомба не падала… Ты не имел права. Дурак!

— Ты ничего не смыслишь в бомбах, — заносчиво произнес Павлик. — Это бомба замедленного действия.

Верочка в ту ночь плохо спала, бредила. Павлик получил от родителей строжайшее запрещение не только метать бомбы замедленного действия, но и вообще упражняться в бомбежке.

Ну, да и хорошо! Павлику игра в бомбежку приелась, он обратился теперь к обычным своим занятиям, главным образом к чтению исторических книг про Наполеона, про Суворова, про Кутузова. Больше же всего Павлика увлекали книжки с путешествиями и журналы со статьями об изобретателях. Он любил также рассматривать географическую карту Европы, да не просто рассматривать, а и изучать движение врага в глубь России, его стремительные броски к Ленинграду. И маленькое сердце Павлика наполнялось негодованием к захватчикам-фашистам.

Он изредка прочитывал военные статьи в газетах, рисовал, как умел, схемы сражений, спорил с отцом, делал несбыточные предсказания о ходе войны. Иногда отправлялся с отцом слушать доклады на военные темы. Павлик по своим собственным рисункам, которые он гордо называл «техническими чертежами», мастерил самолеты, подводные лодки, танки. При этом он пользовался папиной готовальней, транспортиром, треугольниками — его папа инженер-механик. Модели получались довольно красивые, раскрашенные в защитный цвет или в яркие тона. Верочка с завистью глядела на эти затейливые игрушки и просила брата сделать ей кукольный домик, но Павлик, обозвав ее малосознательной девчонкой, наотрез отказался.

3

Впрочем, обстоятельства вскоре изменились к худшему, и Павлику пришлось сократить часы занятий. Враг становился назойливым, враг не давал спокойно жить.

Вот, например, вчера… С утра до ночи на Ленинград было семнадцать вражеских налетов. Не успеешь после отбоя подняться из убежища к себе в квартиру, как снова начинают выть сирены, — значит, опять беги по темным, обледеневшим лестницам спасаться в подвал. Тут уж не до занятий.

Наблюдать жизнь в убежище было интересно: все приходят с чемоданами, с наиболее ценными вещами, с едой. Музыканты захватывали с собой тромбоны, скрипки. Верочка приносила штук пять кукол и обязательно плюшевого Мишку. Электрические лампочки под потолком, а вдоль стен — кровати и скамейки, на кроватях старики и ослабевшие люди спали в шубах, в шапках, в валенках. Крестовые своды убежища кой-где подперты деревянными столбами. Сначала было довольно шумно, оживленно: взрослые вели разговоры о продуктовых карточках, о том, что в столовых вместо супа дают какую-то бурду, что на рынке нарасхват дуранда, что появился в продаже столярный клей, из него можно готовить хороший студень: не очень противный, но питательный. Дети тем временем, забыв всякие страхи, затевали возню: носились взад-вперед, устраивали чехарду, играли в прятки, в пятнашки, падали, плакали, сильно раздражали взрослых. Никакие окрики коменданта убежища не могли остановить их.

— Тише, граждане, тише! — взывал комендант, расхаживая вдоль сводчатого подвала. — Матери, уймите своих детей. Тихо, тихо!

Но вот слышится удар и взрыв упавшей бомбы. Земля резко вздрагивает, лампочки под потолком мигают, а иногда и гаснут, в убежище сразу наступает тишина.

Бомба ударила близко. У присутствующих сжимаются сердца. Сжалось сердце и у Павлика. Раздаются то здесь, то там тяжелые вздохи, шепот:

— Ой, как бы не в нас, как бы не в наш дом… Только бы не засыпало убежище.

Древняя старушка судорожно хватается за продуктовую сумку. Там у нее кусок хлеба, чашечка с остатками пшенной каши, бутылка с чаем, все-таки, ежели засыплет убежище, можно подкрепить свои силы, пока не подоспеет помощь. Старушка крестится и шепчет морщинистыми губами:

— Отведи, господи, грозу. Не дай окаянному врагу удачи.

Павлик все это примечает. Вот вторая, третья, четвертая бомбы. Удары все дальше, все глуше. Появляются люди с улицы, говорят:

— Наши ястребки летают. Бомба разбила дом за каналом Грибоедова. Как ахнула, так донизу все четыре этажа.

Проходит четверть часа томительного ожидания. Вдруг открывается дверь, ведущая в убежище из квартиры дворника, выбегает четырехлетний Коля в белой рубахе с поясом, по-деловому объявляет:

— Глаздане! Отбой!

Из квартиры раздаются по радио радостные звуки ретурнели: «Та-та, тати-тата». И все с облегченными вздохами расходятся по домам. Надолго ли?