Том 3. Тайные милости

Когда он был в армии, Марьяна писала ему о том, как хорошо он читал на уроках Лермонтова, как любили его, оказывается, ученики и учителя, как плохо без него в школе теперь… Потом, когда он уже был женат и жил в городе, Марьяна разыскала его однажды… Они шли по улице, дул горячий ветер «Магомет». Встречные мужчины оглядывались на них. Она выросла умной, начитанной и очень красивой девушкой, такой яркой, каких он никогда и нигде не видел. Оказывается, Марьяна окончила школу с золотой медалью. Георгий поздравил ее и сказал, что, дескать, теперь перед нею открыты все дороги, что она может поехать учиться в Москву, а там выйдет замуж за молодого английского лорда, или за великого художника, или за арабского шейха. Утром он читал в газете статью о советских девушках, вышедших замуж за иностранцев, вот и молол эту первую подвернувшуюся на язык галиматью.

Через месяц она вышла замуж за молодого аульского шофера, а еще через полгода, избивая ее по пьянке, ревнивый муж проломил Марьяне череп. И теперь он сидит в тюрьме, а она, с нейлоновой латкой на голове, – в сумасшедшем доме, здесь, в городе. Нынешней весной, проведывая в центральной больнице товарища, Георгий вдруг увидел ее за железными прутьями в окне этого дома. Она сидела на подоконнике и баюкала тряпичную куклу, – может быть, то, что в ее воображении было ребеночком Георгия. Она посмотрела на него долгим, припоминающим взглядом, но не узнала. А он постарался быстренько исчезнуть из поля ее зрения, уйти в кусты в самом прямом смысле этих слов. Он так спешил, что поцарапал веткой боярышника щеку и едва не лишился глаза. Потом ему еще долго снилась рыжая лисица, промелькнувшая однажды рядом…

А теперь, стоя на железнодорожной насыпи над Катиным домиком, он подумал, что, может быть, каждая задушенная любовь – как поживший на свете двадцать минут бабы Мишин Валерка? Может, как его душа, она так же витает в мире без приюта и нет над ней никакого, даже самого малого знака, хотя бы той хворостинки, что ставили младенцам на аульском кладбище. Он так и не знает до сих пор, любил ли Марьяну? Желал – это точно, желал постоянно, горячо, долгие годы, а любил ли? Если любил, то это он виноват в ее судьбе. Он один…

Море стояло тихое, почти гладкое, и от Катиного домика бежала к луне рябая дорожка – золотистая, праздничная, широкая. Наверное, по такой дорожке идут в царство небесное безгрешные души, такие, как бабы Мишин Валерка, как погубленная им Марьяна. Становясь к горизонту все уже и уже, лунная дорожка сходила на нет, терялась в серебристых текучих облачках, похожих издали на райские кущи.

Катя открыла ему дверь, едва он подошел к домику, прижалась к нему покорно, нежно, и он был рад, что не нужно ничего говорить, и целовал ее молча. В ожидании Георгия Катя не зажигала огня, и в каморке стояла сумеречная тьма, и таинственно отсвечивало выходящее к морю окошко, и на потолке шуршали чуть слышно пересохшие портреты передовиков и официальных лиц, карикатуры империалистов, столбцы международной хроники, столбцы внутренней жизни, – Катя еще не оклеила потолок поверх газет белой бумагой, еще не успела.

Георгий плотно прикрыл за собой легкую фанерную дверь, накинул крючок, извинился смущенно, что пришел с пустыми руками.

– Что вы, – улыбнулась она в темноте, – ничего и не надо.

Георгий отметил, что она снова назвала его на «вы», и это взволновало его как-то особенно, он почувствовал свою власть над ней. И теперь уже больше не думал ни о бабе Мише, ни о своей жене, ни о Марьяне, теперь он жил и дышал одной Катей, и ему было покойно и радостно с ней. И не было нужды в словах, и он впервые понял всей кожей, что называется, почувствовал на своей шкуре правоту того, что сказал, что любовь – самая молчаливая из страстей человеческих.

Однако к полуночи Георгий поймал себя на том, что думает о Новом водоводе, и подивился, какая все-таки удивительная скотина человек: только что ничего на свете не было ему нужней и желанней Кати, а вот уже пошли мыслишки вразброд по проторенным будничным колеям и дорожкам…

– О чем ты думаешь? – тотчас спросила Катя.

– Стыдно сказать, но о работе, – искренне отвечал Георгий, – о строительстве Нового водовода. Ты, может, слышала?

– Нет, а что это?

– В городе плохо с водой, вот и тянут новую нитку водовода, надеются, что это решит все проблемы. Ладно, давай-ка лучше поговорим о чем-нибудь другом, – криво усмехнулся Георгий, – а то у нас с тобой разговор, как в производственном романе.

– О чем? – Катя принужденно засмеялась. – Ну о чем?!

– Море такое тихое, – сказал Георгий после паузы, – и от твоего домика такая прелестная лунная дорожка.

– Красиво, – согласилась Катя, – но иногда по ночам страшно. Кто здесь только не шляется…

Она сказала это так буднично, так просто, что Георгий вдруг остро почувствовал, какая у Кати тяжелая, никем не защищенная жизнь.

– Ну, если что, ты мне скажи, – проговорил он неуверенно, – здесь и милиция рядом, наведем порядок…

– Тебе пора, – ласково сказала Катя, целуя его в плечо.

– Пора.