Том 3. Тайные милости

Из кухни, где Георгий пил чай перед работой, было хорошо видно, как целует себе руки Ирочка, и это умилило его, растрогало почти до слез.

– Ирина! – сорвалась на крик Надежда Михайловна. – Как всегда! Как всегда!

Георгий вышел на балкон, обнял дочь, погладил ее по мягким русым волосам. Она уткнулась лицом в его живот и громко заплакала.

– Папочка, не отпускай меня, папочка!

Георгий взял дочь на руки.

– Ну, что ты, маленькая, там ведь будет тебе хорошо!

– Мне здесь хорошо!

– Ирина! – взвилась Надежда Михайловна. – Из-за тебя я не успею отвести Ляльку!

– Я отведу ее сам, – Георгий вошел в гостиную с дочерью на руках.

– Сколько можно лизаться? Как только не стыдно, уже большая девочка!

– Надя, ну что ты говоришь! – Георгий строго взглянул на жену, и, памятуя о недавнем скандале, та прикусила язык. – Веди Ляльку, а Ирочку отведу я сам, мне по пути. Они ведь будут отъезжать со стадиона?

– Со стадиона, – холодно буркнула Надежда Михайловна.

Все бы обошлось, да тут заявила о себе во весь голос молчавшая до тех пор Лялька.

– Я с папой, я с папой! – заорала она визгливо с закипевшими на глазах слезами, бросила куклу и, подбежав к отцу, обхватила его ручонками за ноги.

– Иты-ы! – оскорбленная вероломством Ляльки, вскрикнула Надежда Михайловна.

От возмущения она не знала, что делать; быстренько захлопнула Ирочкин чемодан, защелкнула его на замки, выбежала в ванную, чтобы разрыдаться; но тут ее взгляд сразу уперся в зеркало, и она поняла, что если даст волю слезам, то немедленно потекут ресницы, покраснеют глаза, набрякнут веки и тогда… как она тогда пойдет на работу? А если и пойдет, то как будут хихикать над ней приятельницы, как будут передавать друг дружке под большим секретом, как сочувствовать: «Досталось ей, а?!» Взвесив все это в сотую долю секунды, Надежда Михайловна наступила на горло собственной песне и, тронув лицо пуховкой, вышла из ванной как ни в чем не бывало.

– Ладно, тогда отведи их ты, – сказала она Георгию и бесстрастно чмокнула в щеку Ирочку, затем Ляльку. – Я побежала, у нас сегодня с утра актив.

Смотри, как только приедешь, сразу же напиши письмо, – велела она на прощанье Ирочке.

– Ладно, – согласилась Ирочка, довольная тем, что провожать ее в пионерский лагерь будет отец, что она выбила себе хоть какое-то послабление.

Когда они пришли втроем к месту сбора, нежданно-негаданно для себя Георгий вдруг заработал репутацию «замечательного отца». Среди провожавших детей в пионерский лагерь было много жен его подчиненных и несколько жен его косвенных начальников. Все они отметили появление Георгия с двумя дочерьми и, наблюдая за ним пристрастными женскими глазами, поняли, как искренне любят его дочери, и перешептывались об этом друг с дружкой, а вечером, дома, укоряли Георгием своих мужей. «Вот это настоящий мужчина! Вот это настоящий отец!» – говорили они мужьям, и тем было понятно, что они не только плохие отцы, но и мужчины никудышние. Кое-кого из мужей это обидело, и они затаили неприязнь к Георгию. Зато жена Первого, которая провожала в лагерь внучку, нашла в своем муже полное понимание и сочувствие. «Да, есть и среди молодежи самостоятельные ребята, – сказал он печально, видимо, думая о своем шалопае зяте. – А этот Васильев мне давно нравится; пожалуй, Калабухов прав, пора выдвигать парня на самостоятельную работу. Такие люди нам нужны. Молодой, но серьезный, – это важно». Таким образом, будущее назначение Георгия было окончательно решено в его пользу.

Вечером Надежда Михайловна пришла с шубкой, лицо ее сияло, все обиды были забыты, она только спросила Георгия с порога:

– Ну как, отправил?

– Отправил, – радуясь ее доброму настроению, улыбнулся Георгий. Он не умел держать зла, не мог, как могла та же Надежда Михайловна, хмуриться и молчать по нескольку дней.

– Ой, Жора, твой Толстяк прямо стелился передо мной. И чего бы это значило?! – развязывая сверток, возбужденно щебетала Надежда Михайловна.

– Не знаю, – пожал плечами Георгий, – может, он просто в тебя влюблен…

– Не говори глупостей, я старая баба.

– Ну, не скажи, Толстяк у нас большой ловелас.

Во всяком случае, по его словам, он понимает толк в женщинах, а они любят его все поголовно.

– Жора, выйди пока в другую комнату, – попросила Надежда Михайловна, желая показаться мужу во всем блеске.

Георгий послушно прошел из гостиной в кабинет и от нечего делать взял в руки стоявшую в углу книжного шкафа отцовскую карагачевую палку, полюбовался в который раз ее элегантной простотой, таившей в себе словно живую силу.

– Прошу внимания! – крикнула из коридора Надежда Михайловна и троекратно хлопнула в ладоши.

Шубка сияла чистым свежим мехом, в ней с первого взгляда угадывалась подлинность дорогой вещи.

– Ну как?! – прохаживаясь перед Георгием по длинному коридору своей квартиры, словно по «языку» демонстрационного зала, вертясь с ноги на ногу, приговаривала Надежда Михайловна. – Ну и как, а?! – победно спрашивала она, почему-то приподнимая плечи и вытягивая нос, – видно, последнее как-то смыкалось в ее уме с представлением о великосветскости, о шикарных женщинах избранного круга.