Том 3. Во дни смуты. Былые дни Сибири

Взяв назначенных ему от Петра восемь человек сержантов и солдат-преображенцев, в самом конце июня выехал Бухгольц в Москву, где задержался довольно долго, пока из военной канцелярии прикомандировали к нему необходимый штат офицеров: одного майора, двух капитанов, двух поручиков и двух прапорщиков. Гагарин, в «Парадизе» уже сделавший распоряжение о выдаче ему прогонов до Москвы на двадцать лошадей, в Москве, по своем приезде, принял Бухгольца и дал ордера на получение дальнейших подъемных денег из доходов Сибирского Приказа, всего 500 рублей на весь путь до Тобольска и на первое время жизни в этом городе. Было еще выдано ему с офицерами 200 ведер «простого вина», которое они тут же, конечно, продали с уступкой, за 200 вместо 240 рублей, считая казенную цену в 1 рубль 20 копеек.

В августе лишь водным путем тронулся из Москвы со своим штабом Бухгольц, добрался так до Чусовой, а оттуда уже лошадьми поехал и прибыл в Тобольск только 13 ноября того же, 1714, года. Здесь в ожидании Гагарина он и его спутники прожили до 10 января 1715 года «без команды», как потом писал он царю. Наконец явился губернатор, успевший в Петербурге и особенно в Москве закончить все свои служебные и личные дела. Тогда только поход за золотым песком стал как будто налаживаться понемногу.

По крайней мере Гагарин и все окружающие его чиновники, приказные, военные власти Тобольска и других городов выражали в бумагах и лично полную готовность выполнять волю Петра и сделать все, чего хотел Бухгольц. Но непонятным образом самые удачно начатые шаги, самые решительные и обдуманные меры оканчивались неудачей и развалом. Полк «казачьих детей», сформированный с целью пополнять из него гарнизоны в новосооруженных крепостях, правда, был собран быстро и легко, всем назначили оклады, поверстали людей на службу царскую… Но недели не прошло, как ряды новобранцев поредели больше чем на половину. Кто сказался больным, кто прямо пустился наутек, едва пошли по городу неизвестно откуда возникшие слухи, что предстоит не поход, а бойня, что русских уже поджидает целое войско в 30 000 человек, хорошо вооруженных наездников, калмыков и киргизов, которые даже на этот раз соединились со своими вечными врагами каменными кайсаками, только бы не пустить московов к заветному золотому озеру…

Разбегаться стали и солдаты-пехотинцы, и драгуны, даже из «старожитных», давнишних, служак…

— Умирать-то зря кому охота! — говорили они….

А бежать было нетрудно. Сибирь велика, пути открыты на все четыре стороны! Повсюду принимают без спросов дальнейших «гулящих людей», бродячую вольницу, благо, рабочие умелые руки дороги в обиходе сибирском, промышленном и городском… Даже официально, на договорах, эти буйные головы, бродяги и вольница подписывались своим новоявленным на Руси «званием»: «гулящий человек руку приложил».

Много хлопот было, пока нашлось достаточное число артиллеристов — людей, которые хотя немного были знакомы с орудийной пальбою, умели зарядить и разрядить пушку. А уж с заготовлением инвентаря, амуниции, пороха, ядер, свинца и остальных военных припасов, с подвозом муки, зерна, солонины, круп и всяких других запасов такая путаница и затяжка пошла, что Бухгольц много раз готов был бросить все и, кинувшись в перекладню, скакать в Россию, вынести гнев царя, что угодно, только бы избежать этой приказной волокиты, упорной, жестокой и холодной, сплошь и рядом переходящей в явное издевательство…

Как нарочно, на беду Бухгольца дошли в Тобольск вести о повсеместных и сильных волнениях, охвативших ясачные племена Сибири: остяков, тунгусов, якутов, коряков и юкагир. Зашевелились сильнее обычного и вольные, кочевые народы, живущие в соседстве с бывшим царством Кучума. Шиши, или шпионы-перебежчики, стали доносить, что готовятся к большим походам и нападениям на россиян и у киргизов, и у дикокаменных казаков, и в калмыцкой стороне.

Среди инородцев появился даже русский монах, Игнатий Козыревский по имени, уже и раньше известный как смутьян и поджигатель бунтов в среде казаков, недовольных своею службой и произволом начальства. Убийство Атласова, Петра Чирикова, Оськи Липина и многих других «прикащиков» и смотрельщиков ясака, всегда сопровождавшееся грабежом, связывали с происками и поджигательствами этого монаха. А теперь он стал мутить инородцев, собирал в большие орды их разбросанные малолюдные зимовки и юрты.