Том 3. Во дни смуты. Былые дни Сибири

Ставши тверже на своих, слегка изогнутых, сильных ногах, есаул навел дуло на белую тучку, плывущую по осеннему, ясному небу и спустил фигурный курок пищали, изображающий голову дракона.

Грохнул выстрел. Всполошились стаи голубей, сидящие на городской стене, на крыше и в амбразурах башни приворотной или шныряющие между лошадей, где так много рассыпано зерна и всякого корма.

Тучами взлетели и воробьи, которых тоже всегда много на торгах.

А люди, так же как птицы, испуганно метнулись во все стороны, охваченные диким, безотчетным ужасом. Женские вопли, плач детей сливались с криками, разносящимися по всему торгу:

— Налет литовский!.. Враги набежали!.. Литовцы!.. Ляхи!.. Казаки!.. Тушинцы!.. Хватай! Вяжи!.. Коли!.. Руби!.. Бейте, братцы!.. Грабят!.. Наших бьют!.. Выручай!..

Торговки стали поспешно убирать свои товары, мужики у возов ухватили вилы, топоры и сгрудились перед своим обозом. Стрельцы-торгаши, схватив свое оружие, кинулись на выстрел. За ними поспели и стражники, объездчики и пешие, охраняющие торг. Казаки, перекликаясь зычными голосами, стали со всех концов рынка сбегаться также туда, где раскатился выстрел. На пути они выхватывали из-за пояса пистоли и бежали с оружием наготове. Гуляки-донцы тоже из-под рябины бросились к месту предполагаемой свалки.

Сверкали бердыши в руках, у многих наведены были ружья, и только никто не мог разобрать: где произошло нападение, кто враг, с кем нужно вступить в бой?..

Издали увидя есаула, окруженного густою толпою москвичей, угрожающих оружием, казаки-донцы ринулись прямо туда, с громким криком:

— Туча! Есаул наш, Туча тамо!.. Наших бьют!.. Хлопцы, не выдавай!..

Прорвавшись сквозь стену россиян, донцы стали перед есаулом, выхватя свои кривые сабли, нацелясь пистолями, держа наготове и кинжалы в зубах, очевидно готовые дорого продать свою жизнь.

— Кыш, мужичье! — гаркнул седой, здоровый донец, взмахивая своим тяжелым чеканом, а другой рукою наводя на толпу длинноствольную пистоль. — Очищай дорогу донцам-молодцам! Не то грешневики ваши, да треухи, да малахаи и кныши так пробуровим… и с черепками, с горшками с пустыми, шо на плечах у вас заместо головы!.. Слышь!.. Палить будем!..

Еще мгновение, случайный первый выстрел — и завязалась бы жестокая, кровавая свалка; но Озеров и Туча, понимая всю величину опасности, успели кинуться между казаками и москвичами, которые стеной так и валили, надвигаясь друг на друга…

Оба вместе, надрываясь, кричали, каждый — своим.

— Аль очумели! Спятили, православные!.. Никакова налету и слыхом не слыхать!.. Видите! Нихто не обижен… Пищаль, слышь, покупал казак, так пробовать задумал! — убеждал своих Озеров.

— Тю! Дурни донские!.. Как распетушились!.. Наших не замают. Глянь, заступники яки, на пустой след… Тьфу, пьяные рожи! Плясать идите, як плясали!.. — орал на казаков рассерженный Туча.

— Торг здесь идет, торг! Уразумели ай нет, люди добрые! — уговаривал самых бестолковых стрелец. — Никакой обиды нет и не было никому!.. Торг, одно слово, торг!..

— Штоб тя леший подрал!.. Вон оно што!.. Пищаль, слышь, покупал донец, так пробовал… А, дьявол вас дери!..

— Часы такие смутные… И в дому-то на полатях спишь, так черти снятся… А они, дуболомы энтакие, на торгу стали пищаль пытать!

— Палят… народ хрещеный зря пужают!.. Донцы треклятые, неуемные!.. Попужать бы их ослопами да рогатиной!..

С бранью, с ворчаньем стали расходиться по своим местам и торговцы, и стражники. Торг снова загудел, загомонил, как раньше, своими тысячеголосыми переливами.

А Туча спокойно, словно бы ничего не произошло, отошел от толпы товарищей, которые его расспрашивали, что тут произошло, и сунул что-то в руку Озерову, стоящему перед своим ларем.

— Твое, бач, счастье! На, бери! Давай рушницю.

— Што!.. Два рублевика! — протянул Озеров, поглядев, что ему сунул донец. — Не! Пляши на Калугу! Ступай, приятель, отколь пришел!..

Поглядел Туча, не говоря ни слова, забрал свои деньги и пошел к своим.

— Казак кряжистый! — почесывая затылок, проворчал стрелец и позвал покупателя снова.

— Гей, слышь! Набавляй полтину и бери! Уж больно ты мне по сердцу пришелся!..

Туча, словно не слыша зазываний, шел развалистой походкой все дальше и затянул своим сильным, густым голосом:

Ихав казак с Дону,
С Дону — тай до дому!..
Гей…

— Эх, пень проклятый!.. Слышь! Друг сердечный, усатый таракан запечный!.. Вернися! Иди, бери за свое! Шут с тобой! Где нашего не пропадало! Сыпь рублевики!.. Почину ради уступаю. Почин — велико дело!.. Гей!..

Отмахнувшись от Афоньки, который по знаку дяди кинулся за Тучей и почти силой тащил его к ларьку, — есаул спокойно вернулся, положил на прилавок два рублевика, которые так и лежали у него в ладони, наготове, взял пищаль, обернул ее рядном и наставительно заметил стрельцу:

— Просил бы без лишку да по чину, то не сидел бы без почину. А у меня рука — легкая. И шведы, и литовцы, и поляки мою руку знают. По два раза — ни разу не бью. Как раза дал, так и наповал! Мне пищаль продал, так теперь, гляди, и жену с дочкой до вечера цыганам продашь за хорошую цену!..