Том 3. Волшебная страна

— А новый из себя каков? — поинтересовался Сниккен.

— Говорят, он городской, — вставил брат Хильян.

— Деньги любит, — добавил брат Уве.

— Жадный, — сказал брат Сниккен.

— Ни таракана в нашей жизни не смыслит, — объявил брат Сниккен.

— Дурак дураком, — сказал брат Хильян.

— Да вон он, на печке лежит, — показал Зимородок.

Все посмотрели на печку. Одеяло тотчас перестало чесаться, встряхнулось и свернулось у барона на ногах. Барон не то спал, не то грезил; глаза его под полузакрытыми веками двигались.

— Этот? — протянул брат Сниккен. — А говорили, будто он хочет все тут переворотить.

— Это правда, — признал Зимородок, — хочет.

— Ты для чего в болота его завел? — напрямую спросил брат Хильян. — Не для того разве, чтобы утопить?

Зимородок отвел глаза.

— А, угадал, угадал! — завопил брат Хильян и в восторге затопал под столом ногами.

— Штрассе, — молвил Молчун и посмотрел на Зимородка.

Сниккен стремительно протянул через стол длинную руку и начал быстро шарить у Молчуна за пазухой и под мышками, но ничего не нашел.

— Нет, это честная штрассе, — сказал Молчун.

Брат Сниккен плюнул и полез за деньгами.

— Топить барона не будем, — твердо произнес Зимородок.

— Тебе что, его жалко? — удивился брат Сниккен. — Странный ты какой-то, брат Зимородок, вот что я тебе скажу!

— Утопим — земли отойдут городскому магистрату Кухенбруннера, — объяснил Зимородок. — Я уже интересовался. Вам что, нужны тут все эти бюргеры?

Тролли дружно посерели.

— А мы их тоже уто… — начал было брат Хильян, но остальные уставились на него, и он замолчал.

— Барон не так плох, как показался поначалу, — заговорил Зимородок.

Изба чуть накренилась. Брат Сниккен хватил кулаком по стене:

— Цыц! Стоять!

Изба замерла. Две чашки — те, что не успели прилипнуть к столу, — съехали и приникли к чайнику.

Молчун сказал:

— Подумать надо бы.

Они стали думать и перебрали множество вариантов.

Барон Эреншельд пробудился в странном месте от странного ощущения: впервые за долгие годы у него нигде ничего не болело Не свербило, не ныло, не мозжило От стояния за конторскими столами у него развились разные болезни костей. Он уже свыкся с ними и даже привык считать себя стоиком во всех смыслах этого слова — и вот, удивительное дело, в поясницу больше не вступает, колено больше не выворачивает и так далее. Барону сделалось легко.

Удивляясь этому ощущению, он передвинулся на лежанке и высунул лицо наружу. Одеяло, гревшее его, потянулось и перевернулось поперек. Барон машинально поскреб ногтем красную заплатку на шкуре, потом еще пестренькую.

В комнату просачивался серенький утренний свет. Четыре фигуры за столом дули чай и негромко беседовали. На фоне оконного переплета выделялся носатый профиль брата Сниккена. Уве Молчун, чьи огненные кудри подернуло золой предрассветной мглы, задумчиво трогал маленькую арфу.

— Тихо!!! — гаркнул вдруг брат Сниккен так оглушительно, что остатки сна панически покинули барона. — Молчун будет петь!

— Это еще необязательно, — возразил брат Хильян.

— Обязательно! — отрезал брат Сниккен.

Молчун еще немного побулькал арфой, а потом затянул воинственно и вместе с тем уныло:

Мальчик-поэт на войну пошел

,Взял арфу и меч с собою,
Оставил свой дом и лохматого пса,
И девушку с русой косою.

В атаку ходил он и кровь проливал,

И видал короля он однажды,
Он ранен был, он арфу сломал
И раз чуть не умер от жажды.

Один его друг от стрелы погиб,

А другой без вести пропал,
А третьего он после битвы сам
В чужой земле закопал.

Мальчик-поэт вернулся домой,

Он долго был болен войною,
Но подруга осталась ему верна
И стала его женою.

Мальчик-поэт ей песни пел

Про звезды, закат и луну;
Про собак, про ветер — про все что угодно,
Но только не пел про войну

Никогда не пел про войну!

Арфа брякнула еще несколько раз и затихла. Уве Молчун намотал на палец рыжую прядь и задумчиво выглянул в окно. Капельки, покрывшие маленькие стекла, вдруг вспыхнули разноцветными огоньками.

— Они прекрасны, как бородавки, — заметил брат Уве, отрешенно созерцая их.

— Проклятье! — взревел брат Сниккен. — Я всегда плачу, когда он это поет! Всегда плачу, как проклятая жаба-ревун!

Четверо сидевших за столом были так увлечены чаепитием и песней, что даже не заметили, как барон пробудился ото сна. Смысл и содержание их застольной беседы настолько поучительны, что имеет смысл передать их здесь, хотя бы вкратце.

Вот о чем они говорили.

РАССКАЗ О КОЧУЮЩЕМ КЛАДЕ