Том 3. Воздушный десант

Ползу. Идти, даже скрючившись в три погибели, невозможно. Вся деревня будто сорвалась с цепи: из конца в конец хлопают двери, гавкают собаки, галдят немцы, поливают поле автоматным и пулеметным огнем. Надо бы залечь, окопаться, но боюсь, что за мной погонятся, да еще с овчарками. Вот какое может сделать один безмозглый пес!

Стрельба вскоре затихает. Нет и погони. Только четвероногие идиоты продолжают заливаться.

Последняя шеренга копен, дальше — асфальтовая дорога и лес. Железной гремучей змеей идут по дороге немецкие танки, пушки, грузовики с пехотой. Я не могу дождаться такого прогала между машинами, чтобы незаметно перемахнуть через дорогу, и, отступив в поле, ползу вдоль нее. Попадет балка или речка — и переберусь нырком под мост.

Расчет правильный: вот началась травянистая ложбина с небольшими бородками тальника. Для стока из ложбины ливневых и вешних вод под дорогу положена круглая бетонная труба. Крадучись меж кустов, ныряю в эту липкую от грязи, вонючую трубу и выныриваю с другого конца, тоже в кусты, которые потом укрывают меня до самого леса.

Вскоре нахожу замечательное убежище — глубокий, крутой овраг, заросший разными деревьями и кустарником. Спускаюсь в самую глубину оврага и ложусь.

Жив. Закрываю глаза и лежу с ликующим чувством, с ликующей мыслью: жив. Кажется, что и кровь во мне течет не бесшумно, а тоже с ликующим журчаньем: жив, жив…

Лежу на мягкой лопушистой траве, которую будто нарочно для меня любовно вырастила влажноватая промоинка на дне оврага. Дома и в армии я всякий день либо купался, либо принимал душ, либо обтирался мокрым полотенцем. Сегодня первый раз нарушил этот обычай. Мое тело, разгоряченное, потное, требует сбросить вещевой мешок, автомат, шинель, куртку — все обмундирование, все снаряжение — и поваляться на прохладной, росистой траве. Вот было бы блаженство!

Какое же создание человек: вечно ему мало, вечно недоволен. Пять минут назад задыхался от радости, что уцелел, жив, а теперь хочу весь рай. Думаю, что запас воды потребуется только до утра, и выпиваю половину фляжки.

Нежусь минут двадцать — тридцать, потом начинаю искать товарищей.

Для сигнализации нам дали красные фонарики и жестяные дудочки. Брожу по дну оврага, взбираюсь на скаты, мигаю фонариком, свищу дудочкой. Никого. Поднялся бы хоть зверь, вспорхнула птица, шумнул ветер. И того нет. Я попал в мертвый лес. Слышу только свои шаги да грохот танков с дороги.

Мне тревожно за своих друзей и товарищей по бригаде: прыгали в одно время и приземлились наверняка поблизости друг от друга, и если их нет в овраге — стало быть, они там, в поле, в кюветах у дороги. Или, или… Нет, нет! Всеми силами гоню тревогу, что мои боевые друзья схвачены врагами. Но не знать, что с ними, кто схвачен, больше не могу. Иду на разведку.

Овраг — будь он проклят — глубокий, крутой, с песчаными, сыпучими бортами. Сухой песок, едва ступлю на него, оживает и мчится водопадом. Несколько раз уносит и меня. При каждом таком полете можно, стукнувшись о дерево, разрядить в себя автомат, подорваться на гранате. Больше на руках, цепляясь за обнаженные корни деревьев, выбираюсь наконец из оврага. По мне тут же открывают стрельбу. Я надежно скрыт кустарником, и свет кругом неяркий, далекий, палят явно на шум. Это мне урок: живи тихо!

С обстрелянного места переползаю на другое, закучу хвороста. Пальба стихает, — значит, меня потеряли, не слышат. Отсюда хорошо вижу поле, небо, деревню. По-прежнему лучи прожекторов ошаривают высоту, взлетают ракеты, бьют зенитки, радужной метелью кружатся трассирующие пули. Но ни самолетов, ни парашютов не видно. Самолеты при таком зенитном огне набирают высоту больше заданной, их трудно увидеть. Но почему нет парашютов? Закончена выброска десанта или десант не удался?

Да, возможно. Противник встретил нас сильным зенитным огнем. Сила огня, должно быть, вынудила летчиков лететь выше, шибче и подальше от огневых точек врага, сбросить нас, не сбавляя скорости, не снижая высоты.

Перед прыжком я позабыл взглянуть на указатель высоты и не заметил, молчали или продолжали работать моторы самолета.

Уходя от зенитного огня, летчики, знать, разбросали, разбрызнули нас на широком пространстве, потом ветер разогнал парашюты еще дальше от сборного пункта.

Если бы дело шло хорошо, теперь это поле было бы укрыто парашютами, как одеялом.

А может, я один приземлился неладно, лишь меня отбрызнуло?

В деревне стрельба, галдеж. Время за полночь, в хатах темно, и вдруг зажгли свет. Кажется, кричат: «Ур-ра-а!..» Сейчас будут: «За родину! Вперед!» Десантники уже идут в атаку. Но крик заглох на первом звуке. Верней всего, это танки рыкнули гусеницами.

Скоро утро. Надо искать убежище на день.