Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая

Революционеры. Маццини. Основателем и вождем Молодой Италии был человек, неукротимая энергия которого, пламенная любовь к отечеству и героическое самоотречение сделали его в глазах соотечественников чистейшим и благороднейшим олицетворением национального чувства. Его звали Маццини, он родился в Генуе в 1809 году. Сначала он занимался литературой и философией, потом выступил на политическом поприще в качестве редактора двух газет, которые одна за другой были закрыты; на двадцать втором году жизни, заподозренный в карбонаризме, он должен был покинуть родину и оставался в изгнании почти до смерти; его пропагандистское, апостольское служение длилось сорок лет. На службу делу, которому он отдал свою жизнь, Маццини принес разнообразные и могучие духовные качества: упрямую веру мистика, глубокую мысль теоретика и нравственный авторитет учителя. Жизнь его не раз была в опасности, планы часто разлетались впрах, но и в дни гонений он был тверд и в дни испытаний не падал духом; ничто не могло пошатнуть его веры в конечное торжество его идей: ни невзгоды изгнания, ни неудачи попыток; из всей его партии, может быть, только он один никогда не отчаивался в успехе. Позднее Гарибальди в знаменитом тосте в честь Маццини сказал о нем: «Он один бодрствовал, когда все спали». Обладая широким и просвещенным умом, Маццини мастерски умел находить в философии и истории доводы в пользу своей мысли и соединять их в строго последовательную логическую систему, которую излагал с. увлекательной ясностью языком, доступным для всех; наконец, его нравственная чистота и внешние данные в такой же» ^степени помогали ему дисциплинировать людей, как систематический ум помогал ему дисциплинировать идеи. Строгость — его жизни и абсолютное бескорыстие в служении убеждениям стяжали ему уважение даже противников, а преданность друзей объясняется влиянием, которое оказывали на них заразительный жар его красноречия, лихорадочный блеск его черных глаз. Тотчас по прибытии во Францию (1830) он начал свою революционную пропаганду; из его упорно направленных в одну точку размышлений родилась пять лет спустя программа-манифест его партии — Молодой Италии.

Молодая Италия. Эта программа была проста и ясна. Так как главными препятствиями к свободе Италии были до сих пор сопротивление государей и местный сепаратизм, то Маццини хотел избавиться от первого через установление республики, от второго — через объединение. «Молодая Италия, — говорил он, — стоит за республику и единство»: за республику потому, что республика является единственной формой правления, соответствующей как требованиям разума, так и итальянским традициям; за единство потому, что «единство есть условие силы, и потому, что Италии, окруженной объединенными державами, завистливыми и могучими, нужно прежде всего быть сильной», и потому, с другой стороны, что «федерализм, разрушив единство великой итальянской семьи, сделает неосуществимой ту миссию, которую Италия призвана исполнить в истории человечества». Этим учением, смелость которого стояла в резком противоречии с крайней умеренностью программы заговорщиков 1820 и 1821 годов, Маццини провел ясную демаркационную черту между собой и революционерами, действовавшими до него. Так же разнился он от них и в практическом отношении, рекомендуя для достижения грезившегося ему идеала совсем иной образ действий, чем тот, которому следовали они.

До сих пор недовольные составляли тайные общества, число членов которых было ограничено и проекты которых оставались тайной для равнодушного населения; их попытки, бессильные вследствие своей изолированности и таинственности, надо было заменить национальным восстанием, которое подняло бы в сознании своей силы и своих прав весь народ. «Средствами, которыми думает пользоваться Молодая Италия для достижения своей цели, являются воспитание и восстание; воспитание примером, словом и книгой внедрит в 20 миллионов итальянцев сознание их национальности, так что восстание

настанет их уже вполне готовыми подняться против притеснителей». Таким образом, они обойдутся без всякого иностранного вмешательства, «потому что для освобождения не силы им недостает, а только веры»[165].