Том 3 (XI-XII века, священная история)

«Иже не слышить ушима своима, да шеею своею слышалъ будет». И потом Анаданъ сице ми отрече: «Да почто еси сестричича въ сына место приалъ?» Азъ рекох тако: «И язъ тя посадих на столе честне, а ты мя еси сверглъ съ стола моего ниц. И потом мя исправи правда моя от твоего зла помышления. Был ми еси, сыну, яко змыя, усретши иглу, клюну ея, и рече ей игла: “Уклюнула мя еси остреиши собе”. Был ми еси, сыне, яко коза нача ясти черленое зелие, и рече ей зелие: “Почто мя яси? Оже ты умреши, чимъ хотять кожю твою червити?” Рече ему коза: “Понеже тя емъ за живота своего, да оже я умру, да твое корение копаа, и начнут кожю мою червити”. Был ми еси, сыну, акы человекъ стреливый ко небеси, и стрела та къ небеси не долетела, и от Бога собе грех взялъ. Был ми еси, сыну, аки онъ, иже друга своего виде озябша, и, принесъ, възлея на нь кнею воды студены. Тако вежь: аже будет свиный хвостъ 7 локотъ водлее, не может с коневим хвостом на ладу быти. Аще будет свинаа шерсть мягче бумаги, николиже не могут в ней бояре собе портъ створити. Сыну, тако бях мыслилъ, яко тобе было прияти мое место, и дом мой пристроити, и скотъ мой, имение мое соблюсти, но Бог не хотелъ твоего зломышления, и не послуша твоего злоумышления. Подобенъ еси, сыну, оному лютому звери, иже устрелъ осла и рече ему тако: “По здорову ли еси пришелъ?” И рече ему оселъ: “Тому буди мое здравие, иже мою ногу не твердо связалъ, да бых яз тебе не узрелъ”. Сыну, яко ина сеть лежала и на песце, и прииде заець к ней и рече: “Что дееши зде?”. И рече ему сеть: “Кланяюся Богу”. И рече к ней заяць: “Что дръжиши въ устех?”. И рече ему сеть: “Укрух хлеба держю”. И потом приступивъ заяць, хоте взяти укрух и углоби си ногу в сети свою. И рече заяць: “Оже укрухо сь сице клюкавъ, то твоего кланяния не приемлет Богъ николиже”. Сыну, подобенъ еси колени, иже противляяся горе, рога своя сломи. Сыну, былъ ми еси, якоже котлу приковане золоте колце, а дну его не избыти черности. Сыну, был ми еси, яко ратай, оравый ниву, и въсея на ней 12 кадий. И рече ратай к ниве своей: “Аже есмь болша не добылъ на тобе, а еже всеял, то и добылъ”. Был ми еси, сыну, яко и грець в теплъ храм влез[34] согрется и яко согревся, начнет на государь свой лаяти. Был ми еси, сыну, якоже свиния пошла с боляры мытся в баню, и яко доиде калу, и леже в нем, и рече боярем: “Вы идите в баню мытся, а я хочю зде мытися”. Был ми еси, сыну, яко оно древо, емуже рекли: “Хочю тя посеци”. Оно же рече: “Оже не бых в твоею руку; то не приитти бь на мя николиже”. Сыну, был ми еси, яко птенець, спад из гнезда на землю, и нашедши дхорь и рече ему: “Оже бых не аз, да зло бы было тобе”. И рече ему птенець: “Даже бых не яз, что было тобе ясти?” Был ми еси, сыну, ако тать, и ркли ему: “Останися татбы своея”. И рече им: “Оже быста ми златы очи, а руци сребрене, не хочю остатися николиже”. Сыну, аз видих, оже приведут овча от стада зарезат и аще не будет года зарезати, да пустит опят, да видит агнятка своего. Сыну, аз не видих жребя, погубляюще матерь свою. Сыну, иже на сем свете сладкаго, тем тя вскормих, а ты мя достроилъ, яко хлеб свой в земли ядях; и аз тя поих ветхим вином, а ты мне воды в меру не напояше; и аз тя помазах маслом честным, а ты мое тело в земли исказилъ еси, аз тя въсклопотилъ есмь яко и сосну, а ты достроил мя еси гроба и кости моя. Сыну, устроилъ тя есмь аки дворъ, да реклъ есмь: “Оже ратници приидят, то вниду во нь и разсилнею в нем”. И ты узре ратныя, въвръже мя пред ня. Был ми еси, сыну, аки крот, иже противу солнца леглъ, и прилетевъ орел взя и́».

И отрече ми сынъ мой Анаданъ, и рече ми тако: «Недостойно ти, Акире, господине мой, боле сего словеси рещи, но милуй мя! Оже къ Богу согрешит человекъ, и простить и́. И ты такоже мя прости: коня твоего говна кидаю, любо свиныям твоим пастух буду». И рекох ему тако: «Был ми еси, сыну, яко яворово древо, росло бо есть над рекою, да оже ражалося на нем ягода, то впадала в реку. И пришед к нему господинъ и рече: “Хочю тя посечи”. И рече древо: “На другое лето на мне вишни възрастут”.[35] И рече ему тако господинъ его: “Своее ягоды не возрастивъ, можеши ли чюжа агоды возрастити на собе?”. Сыну, ркли суть волку: “Почто ходиши по овчах, а прах ти летит въ очи?”. Он же рече имъ тако: “Порох овчии здравие есть очима моима”. Сыну, волчье детя дали учити книгамъ, и рекли ему тако: “Рчи — аз, буки”. Он же рече: “Ягнятка, козлятка”, Сыну, из негоже тя есмь учил, се еси умыслилъ на мя. Да противу тому Богъ есть, еже добро творить, тому добро будеть, правды моея дело, и тя по твоему зломышленью хочетъ погубить. Ослу голову возложили на злато блюдо и свалися доловь в попел. И рекли ей тако: “Своей голове не смыслиши добра, оже изъ чести валишися в попелъ”. Сыну, иже ркли суть в повестехъ: “Оже родивше, то сыномь звать, а еже скотъ даявше, то холопомъ звать”. Богь, иже мя въскресилъ, то буди межю нама пря».