Старик, по совету Льва, разрушил устье. Обваленные кирпичи прикрыли отверстие. При первом взгляде на печь казалось, что она разрушена до основания. Вход в нее старик сделал из углубления, служившего раньше для хранения дров. Лаз закрывался деревянным щитом, так искусно разрисованным, что он сливался с серыми прокопченными стенами подвала.
Второй ход представлял собой дыру в стене колодца Она была пробита Львом. Старик эту дыру расширил, укрепил, в колодец спустил лестницу. На ночь лестнице убиралась. Солидной толщины стены подвала и печи глушили всякий звук.
Затем Петрович принялся за водопроводные работы. Он взял несколько отводов из центральной магистрали и провел их в подвал.
Две трубы шли непосредственно в печь. Управлять этой системой было просто: в мастерской, через которую шла центральная труба, был поставлен кран. Один поворот рукой — и вода направлялась по отводам в подвал.
Петрович долго делал какие-то вычисления и наконец объявил Льву, что подвал и печь могут быть затоплены в течение пяти минут.
Последние приготовления, в том числе установка электрической сигнализации, которая шла из мастерской, были закончены в первых числах мая двадцать седьмого года.
В течение двух дней Лев и Петрович по частям перетащили в подвал шрифт, валики и прочие типографские принадлежности.
Богданов к этому времени так привык каяться, что считал плевым делом обмануть лишний раз контрольную комиссию. Он произносил пламенные речи, расписывая свою верность партии, и в тот же вечер шел на конспиративную квартиру.
Лев догадывался о том, что Богданов готовится к какому-то новому, большому выступлению, и зорко приглядывался к нему.
Как-то вечером, возвращаясь от Камневых, Лев лицом к лицу столкнулся с бывшим председателем Пахотноугловского ревкома.
Алексей Силыч, одетый в военную форму с темно-красными петлицами на углах воротника, совсем не изменился, и Лев узнал его мгновенно. Они столкнулись, когда Лев, задумавшись о чем-то, шел по центральной улице.
Лев побледнел, и у него мгновенно вспотела спина.
Алексей Силыч поглядел на него, но не узнал.
Лев, обессиленный, постоял несколько минут, затем сообразил что-то и кинулся вслед за Алексеем Силычем.
Он шел за ним минут пять. Алексей Силыч вошел в сквер, пересек его и скрылся в воротах монастыря — там помещалось губернское политическое управление.
Панический страх овладел Львом. Вспомнив, что сегодня тринадцатое число, он бросился бежать в мастерскую. По дороге он встретил идущего с вокзала сельского попика, грязного, в пыльных сапогах. Лев совсем потерял рассудок. Он ворвался в мастерскую, стал сбрасывать с верстака галоши, потом побежал во двор, повертелся около колодца и снова вбежал в мастерскую.
Силы оставили его. Он сел в изнеможении и никак не мог отдышаться. Потом успокоился, вытер пот, жадно выпил стакан воды и рассмеялся.
«Боже, до чего я глуп! — ругал он себя. — Ведь он не узнал меня. Да если бы и узнал? Ой, дурак! Ой, дубина! Вот так дубина!»
Он прибрал в мастерской, взял книжку, но не прочел и пяти страниц, как в дверь постучали.
Это был Зеленецкий. Он сказал Льву, что в театр явилась бригада губкома комсомола. Только благодаря стараниям бухгалтера, человека, связанного с Фроловым, удалось обмануть бригаду и скрыть деньги, полученные от Льва.
Вечером Лев свалился от головной боли в постель.
Он лежал трое суток. Голова на этот раз болела дольше обычного.
Как-то зашел Богородица — странный, побледневший. Тягуче рассказывал о том, что делалось в городе.
— Говорят, начнут работать депо и «Светлогруд».
— Посмотрим, — сказал Лев.
— Встретил Женю. Печальная. Ревет. Почему, говорит, Лев не пускает меня к себе?
— Потому что болен! Я никого к себе не пускаю.
— Кроме Юленьки! — Богородица подмигнул, оставаясь совершенно серьезным.
— Дал бы я тебе по роже, да не могу. Что Опанас делает?
— Дома сидит. Читает.
— Вот я им займусь, как встану. Руки не доходят до всего.
— Слушай, Лев. А как же насчет Сторожева?
— Что? — раздраженно вырвалось у Льва.
— Я его могу кирпичом… — шепнул Богородица.
— Кирпичом только ранишь!..
— А-а!.. — Богородица отмахнулся. — Не кирпичом, так ножом.
— Успокойся. Ну? Вот встану, все наладим. Скоро, Миша, скоро.
— Хорошо, я подожду. Я еще немного подожду…
Богородица вышел.
Лев снова прилег. Стиснув зубы, чтобы не закричать от головной боли, он думал, и думы были нерадостны.
…Вот уже год он в Верхнереченске. И что сделано? Ограбил кассира, спустил под откос два состава с цементом и лесом для теплоцентрали, украл из губплана при помощи Николая Ивановича несколько планов и проектов…
…Апостол брюзжит, подгоняет, торопит. Если ему верить, выходит так, что иностранные державы не начинают войны с Советским Союзом из-за медлительности Льва. Из-за него, из-за разведчика «губернского масштаба»? Ересь! А все-таки какая трудная, черт возьми, работа!.. Если бы не эта ненависть, не бешеная злоба, не алчное, сжигающее все остальные чувства желание быть наверху и перевернуть все вверх дном — разве можно выдержать такое напряжение нервов?