Читаем Том 3. Зеленый вертоград. Птицы в воздухе. Хоровод времен. Белый зодчий полностью

Где лишь сказкою, песнею стали измены,

Чтоб за мигом был миг, за восторгом другой.

Я тебе загляну в бесконечную душу,

Ты заглянешь в мою, как взглянула б в окно,

Мы поймем, что слияние нам суждено,

Как не может волна не домчаться на сушу.

Ты мне скажешь: «Мой милый! Наряд приготовь».

На тебя я надену нетленное платье.

Я тебя заключу — заключаю в объятья,

Мы найдем — мы нашли — в нашем сердце — любовь.

БЕЛЫЙ ПАРУС

Прости, Солнце, прости, Месяц, Звезды ясные, простите,

Если что не так я молвил про волшебность Корабля,

Если что не досмотрел я, вы меня уж просветите,

Ты прости мои роспевцы, Мать моя, Сыра Земля.

Может, я хожденье в слове и постиг, да не довольно,

Может, слишком я в круженьи полюбил одну сестру,

Как тут быть мне, я не знаю, сердце плачет богомольно,

Но не всех ли я прославлю, если ей цветы сберу.

Солнце, Месяц, Звезды ясны, Мать Земля, меня простите,

Лен в полях я возрощаю, дам обильно коноплю,

А моя сестра сумеет из цветочков выткать нити,

И сплетет нам белый парус с голубым цветком «Люблю».

ТРИ ИПОСТАСИ

Три ипостаси душ: познавшие, борцы,

И вскипы снов. Их три. Три лика душ, не боле.

Сплетаясь, свет и тьма идут во все концы,

Но им в конце концов — разлука, поневоле.

Сплетаются они, целуются они,

Любовные ведут, я вражеские речи,

Но вовсе отойдут от сумраков огни,

Увидев целиком себя в последней встрече.

Познавшие, когда из этой смены дней

Уходят, к ним идут три духа световые.

С одеждою, с водой, с огнем — к душе, и ей

Указывают путь в Чертоги Мировые.

Борцы, уйдя из дней, встречают тех же трех,

Но демоны еще встают с жестоким ликом,

И нет одежд, шипят вода с огнем, — и вздох,

И снова путь, борьба — меж пением и криком.

А вскипы снов, уйдя, вступают в темный строй,

Лишь кое-где горит созвездной сказки чара,

И снова сны кипят, вскипают волей злой,

И будут так до дня всемирного пожара.

Тря ипостаси душ, и две их, и одна,

Отпрянет свет от тьмы, и вызвездятся духи,

А сонмы тел сгорят. Всемирная волна

Поет, что будет «Вновь». Но песня гаснет в слухе.

РАЗЛИВ ВЕЧЕРНИЙ

Разлив зари вечерней отходит на отлив,

На стебле, полном терний, червонный цвет красив,

Багряные туманы плывут над морем нив.

Среди колосьев желтых — как очи, васильки,

И маки — побережье разлившейся реки,

Чьи воды — зрелость злаков, чьи воды — широки.

Концов Земли — четыре, в Ад, и Рай, всех шесть,

Концов Земли — четыре, на каждом Ангел есть,

А всех их в светлом мире, как звезд ночных, не счесть.

Четыре шестикрылых ток ветров стерегут,

На дремлющих могилах — цветы, и там, и тут,

Нас всех молитвы милых от тьмы уберегут.

Коль здесь мы не успели соткать себе наряд,

Коль светлые свирели не завлекли нас в сад,

В замену Вертограда увидишь мрачный Ад.

Но, там побыв во мраках положенные дни,

Познав, что в звездных знаках — доточные огни,

Ты выйдешь к свету в маках, — тогда не измени.

Минутность заблужденья — пройденная ступень,

За падшего моленье — как в правде житый день,

Сияньем восхожденья удел земной одень.

Концов Земли — четыре, и страшных два, всех шесть,

Судеб Земли — четыре, при каждой Ангел есть,

Служите Миру — в мире, дорог Судьбы не счесть.

А ЧТО ВВЕРХУ?

Сион-Гора — сияние,

Высокое, горячее.

Голгоф-Гора — страдание,

Стоокое, всезрячее.

А что вверху, у Батюшки,

Мученье иль восторг?

А что вверху, у Матушки,

Что Сын из тьмы исторг?

Уж если есть падение,

Есть лестница с низин.

Сион-Гора — видение,

Сходил к низинам Сын.

И сходит Он воистину,

Еще премного раз,

Когда любовь и истину

Мы прячем в тайность глаз.

В глаза Он к нам, в правдивые,

С Голгоф-Горы спускается,

Узнав, что мы — счастливые,

От боли отторгается.

Ведет нас снизу к Батюшке,

В превыспренность зыбей.

В Сион-Горе, у Матушки,

Есть сад для голубей.

ПОСЛЕДНЕЕ ВИДЕНИЕ

Я видел виденье,

Я вепря нул с кровати,

На коей, недужные,

Воззрился я в темь.

Небесны владенья.

Сорвались печати,

Печати жемчужны,

Число же их семь.

Ночные пределы,

Крутились туманы,

Как пасти ужасны,

Над битвой ночной.

И конь там был белый,

И конь был буланый,

И конь там был красный,

И конь вороной.

И были там птицы,

И были там звери,

И были там люди,

И ангелов — тьмы.

В лучах огневицы

Пылали все двери,

В неистовом чуде

Там были и мы.

Сквозь каждые двери,

Стенные разломы,

Сквозь трещины, щели,

Врывались лучи.

И выли все звери,

И били их громы,

Под звоны свирели

Их секли мечи.

И лик был там львиный,

И лик был орлиный

И лик человечий,

И лик был тельца.

Ломалися спины,

Крушились вершины,

В безжалостной сече,

В крови без конца.

В небесных пожарах,

В верховных разрывах,

Стояли четыре

Небесных гонца.

И малых и старых,

Как стебли на нивах,

Косили всех в мире,

В огне без конца.

И только над крышей

Той бездны безбрежной,

Той сечи кровавой

Зверей и людей,

Все выше и выше.

Как сон белоснежный,

Взносились со славой

Толпы голубей.

ДУХ ВРАЧУЮЩИЙ

Отошла за крайность мира молнегромная гроза,

Над омытым изумрудом просияла бирюза,

И невысказанным чудом у тебя горят глаза.

Темный лес с бродящим зверем словно в сказку отступил,

Сад чудес, высокий терем, пересвет небесных сил,

В Бога верим иль не верим, Он в нас верит, не забыл.

Обручил с душою душу Дух Врачующий, Господь,

Обвенчал с водою сушу, чтоб ступала твердо плоть,

Хлеб всемирный не разрушу, хоть возьму себе ломоть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия