Том 3. Жизнь в смерти

Родные и соседи советовали Луше сойтись со вдовцом, считая ее счастливой, из множества вдов. И в душе у нее открылась большая борьба. Пять лет она уже не имела никакого известия от мужа и была уверена, что его нет в живых, но вспомнив (подобную же) разлуку с 1914 по 1919 год, приходила в трепет. Да к тому же, как христианка, она знала, что с мирским человеком у нее ничего не могло быть общего — это грех. Но искушения с возрастающей силой одолевали ее, и она поняла свою глубокую ошибку, которая привела к этой борьбе. Горячо, со слезами, она изливала свою терзающуюся душу в молитве перед Господом. Внутренний голос неумолимо указывал ей на вину, что она с первого раза не противостала той рассчитанной добродетели, какую оказывал вдове Олин отец. Она не раз делала вывод, что эта добродетель затягивает ее в грех, и уже раскаивалась, почему тогда, сразу, не противостала соблазну; теперь же она чувствовала, что внутренние силы покидают ее, и в сознании она уже согласилась сойтись с этим человеком, но голос внутреннего человека продолжал протестовать. Последние усилия она употребила в молитве, вопия к Богу:

— Господи, прости Ты меня, горемычную, защити дом мой от этого человека, иначе я погибну!

Но, уже с добровольно допущенным однажды грехом, бороться было трудно. Вдовец, под предлогом позднего времени, стал часто оставаться на ночлег, а впоследствии перешел насовсем.

В это время пришла первая телеграмма от Павла, а затем и письмо.

Сердце вдовы Луши замерло от участи сына, заживо погребенного, но получив весть от него, она воскликнула во всеуслышание: «Жив сын мой, жив Господь, жива и душа моя!» Не помня себя от радости, с рыданиями упала она на колени, благодаря Бога за чудо милости Его.

Обстановка в доме вдовы совершенно изменилась. Гнетущие тучи безнадежности рассеялись под лучами светлой надежды на желанную встречу с дорогим сыном. В это время Илюша со старшей сестренкой писали письмо за письмом, описывая со всей подробностью, прожитую без Павла жизнь. С увлечением, Даша напоминала о годах раннего детства, прожитых совместно со старшим братом, признавалась в своей детской любви к нему.

Взаимностью отвечал на это и Павел, отчего, какою-то непомерной силой, загорелось ее сердце сестринской любовью, так же и у остальных детей, при получении писем. Луша ревниво требовала, чтобы письма в доме читались вслух и все без исключения, что дочь старалась выполнить в точности, за исключением одного, которое было написано только ей. В доме началось томительное ожидание сына, друга, брата и… судьи. В таком томительном ожидании прошли почти два года. Единственно, что заставляло мириться с мучительным ожиданием, это, не зависящее ни от кого, обстоятельство военного времени.

Повесил голову только отец Оли. По письмам от Павла он чувствовал, что это непобедимый его соперник, и что его намерение безнадежно разрушено. И всякий раз, когда он слышал о нем, убеждался, что никакой возможности удержаться в этой семье у него нет, поэтому и решил предаться пьянству, что еще больше отдалило его от семьи.

Оля, напротив, изучая Павла по ранним фотографиям и последним письмам, надеялась встретить в его лице близкого, дорогого друга; но этой семейной тайны долгое время открыть брату никто не решался. Наконец, уже значительно позднее, решили вложить в письмо, каждый свою фотокарточку, а Даша описала каждого из них.

Конец войны был встречен Лушиной семьей всеобщим ликованием, и тут же все отослали письмо, с одним и тем же желанием: «Павел! Скорей домой!» — как будто это была самая первая и важная проблема в стране. Конкретного ответа пришлось ждать до самой зимы. До этого Павел боялся огорчить домашних не разумным сообщением и обмануть их надежды, так как знал, насколько болезненно было напряжено сердце матери, и как страдала душа бабушки Катерины. Уже перед Рождеством, Луша получила коротенькое письмецо: «Мама, после многих разрешений и отказов, постов и молитв, слез радости и огорчений, по милости и вмешательству Божию, я сегодня уже собираюсь на выезд. Возвращаюсь здоровым дитем Божьим и твоим сыном. Целую бабушку и всех вас. Ждите! Павел».

По прочтении письма, все вскрикнули, а Луша залилась слезами; детвора как-то стихла, и попеременно выходили на улицу взглянуть, не идет ли Павел? Вздохнула и Луша от поминутных понуканий и судилищ между детьми. Даше и Оле исполнилось по 18 лет. Илюша собирался отмечать свои 16 лет. Даже беспокойная Рита меньше кружилась под ногами, с пальцем во рту и букварем под мышкой, прячась по углам комнаты. Бедные, они совершенно не представляли, что от них до Павла пролегал путь по морям и океанам, через разные горы и долины, по меньшей мере, более десяти тысяч километров. Дни сменялись неделями, а недели месяцами; у крыш повисли мартовские сосульки; по дорогам и полям появились проталины; а Павла все не было. Уже какой раз, Даша усердно, в семейном кругу, по вечерам, перечитывая Павловы письма, заканчивала: «Целую бабушку и всех вас. Ждите! Павел».

* * *