Остальные особенности третьей переделки логико-стилистичсекие. Две вставки не вносят ничего существенно нового в смысл текста.
Четвертая переделка четвертой редакции (ркп. № 50) составлена 24 декабря 1909 г., когда в Дневник записано: «Опять не раз правил Сон и Бродяги». В новой редакции еще раз изменена концовка. Она получила такой вид:
«Человкъ этотъ хотлъ говорить еще, но тутъ случилось что то безсмысленное, не имющее никакой связи со сномъ и такое, что, какъ это бываетъ во сн, не показалось мн тогда страннымъ, но что я теперь съ трудомъ могу вспомнить. Знаю только, что я проснулся весь полный словами говорившаго человка. Я повторилъ ихъ себ и записалъ то, что помнилъ».
Кроме того по всему тексту логико-стилистическая правочная работа.
Пятая переделка четвертой редакции (ркп. № 51) имеет уже в конце текста дату и подпись самого автора: «25 Дек. Лев Толстой». Действительно, в Дневнике в этот день читаем: «вечер. Опять исправлял сон. Немного лучше. Сонливость и слабость. Странное чувство. Испытываю нечто особенное новое сложное, которое хочется выразить. И скорее художественное образное» (см. т. 57).
Особенности пятой переделки таковы. Она дает новую работу над рамкой: и над началом ее и над концовкой. Начало первой переделки четвертой редакции, переходившее механически во вторую, третью и четвертую переделки в пятой изменено так:
«Я видлъ на дняхъ такой значительный сонъ, что въ слдующій день нсколько разъ говорилъ себ: «что, бишь, это случилось нынче такое важное?» И вспоминалъ, что это особенно важное было то, что я видлъ или врне слышалъ во сн. Слышалъ же очень поразившую меня рчь одного, какъ это часто бываетъ во сн и незнакомаго и оч[ень] хорошо извстнаго мн человка. Началось это съ того, что кто то одинъ разсказывалъ, что мужики сожгли помщичій домъ и грунтовые сараи, а въ сараяхъ были вковыя деревья шпанскихъ вишенъ и дюшесъ, а другой разсказывалъ, какъ у него въ лсу срубили 15 дубовъ и даже увезли стогъ сна». Сплошные воры, говоритъ кто то, такъ развратились, что ни поджоги, ни воровство уже не считаются преступленiями».
И тутъ вдругъ какъ бы въ отвт на эти слова въ сторон отъ всхъ слышу голосъ этого знакомаго и незнакомаго человка, котораго я признаю немножко за моего давно умершаго друга Орлова, съ сдыми висками, немножко за добраго пьющаго старичка Ник[олая] Андреевича], служившаго у моего брата».
Но особенно сильной переделке подверглась концовка. Здесь исписано в рукописи две страницы, многое зачеркнуто. Не приводя зачеркнутого текста, укажу, что в переделке фигурирует неожиданно появившаяся старушка, которая упрекает говорившего за то, что тот не отдал ей три с полтиной за какую-то посуду, и что автору приходится унимать старушку. Окончательный же вид концовки в пятой переделке определился так:
«Такъ говорилъ этотъ человкъ и слова его все больше и больше умиляли меня. И мн вдругъ пришла мысль: неужели это только во сн. И какъ только подумалъ это, я проснулся и тотчасъ же повторилъ себ все то, что слышалъ во сн, и потомъ записалъ. Можетъ быть, что, записывая, я что-нибудь прибавилъ, измнилъ въ подробностяхъ, но сущность рчи я передаю совершенно врно, такъ, какъ слышалъ ее во сн».
Затем в пятой переделке текст монолога подвергнут крупной логико-стилистической правке, причем внесена на особом листке новая тема — рабовладельцами являются и дворяне, и купцы, и фабриканты, и чиновники, и ученые, и писатели, и музыканты. Эта тема соответствует в основном тексте стр. 28 строкам 6—19.
26 декабря в Дневнике Толстого есть запись: «Проснулся бодрее. Записал для Сна, погулял, письма. Сон кажется окончательно поправил» (см. т. 57). Эта запись относится к шестой переделке четвертой редакции (ркп. № 52). В ней снова изменена концовка на следующую:
«Какъ хорошо онъ говоритъ! — подумалъ я. Неужели это во сн. И какъ только я подумалъ это, я проснулся. Проснувшись, я повторилъ себ все то, что слышалъ во сн и записалъ. Пусть не думаютъ, что я придумалъ дать форму сна тому, что я записалъ здсь. Я точно видлъ или скоре слышалъ все записанное во сн въ ночь съ 11-го на 12 декабря. Правда, что я часто думаю на яву о земельномъ вопрос, но того, что я записалъ, я не думалъ на яву и услышалъ только во сн. Оч[ень] можетъ быть, что, записывая сонъ, я что-нибудь невольно измнилъ и прибавилъ въ изложеніи подробностей. Во сн все было проще, ясне, убдительнй, но сущность слышаннаго мною во сн записана мною совершенно врно».