Том 38. Полное собрание сочинений.

Но чѣмъ дальше я читалъ, тѣмъ больше разочаровывался. Было много говорено [объ] особенной кастѣ интелигенціи, выдѣляемой отъ всѣхъ остальныхъ людей самыми тѣми людьми, которые принадлежать къ этой кастѣ. Велись какіе-то счеты и споры между лицами, принадлежащими къ этой кастѣ, было очень много упоминаній о модныхъ сочинителяхъ русскихъ и европейскихъ, признаваемыхъ очень важными авторитетами, о Махѣ, Авенаpiусѣ, Луначарскомъ и др., очень тонкія разъясненія несогласій и недоразумѣній и опроверженiя опроверженiй опроверженій, была бездна учености и самой новѣйшей, и въ особенности мудреныхъ, выдуманныхъ и не имѣющихъ точнаго, опредѣленнаго значенія словъ. Говорилось о «піететѣ передъ мартирологомъ интелигенціи», о томъ, какъ «героическій максимализмъ проэцируется какъ-тo во внѣ», какъ «психологія интеллигентнаго героизма импонируешь какой то группѣ», или какъ «религіозный радикализмъ аппелируетъ къ внутреннему существу человѣка (стр. 139), a безрелигіозный максимализмъ отметаетъ проблему воспитанія»; говорилось объ «интелигентной идеологіи, о политическомъ импрессіонизмѣ, объ «инсценированной провокаціи (стр. 140, 141), объ «искусственно изолирующемъ процеессѣ абстракціи (стр. 148). объ адекватномъ интелектуалъномъ отображеніи міра (стр. 150), о метафизической абсолютизаціи цѣнности разрушенія» и т. п. Была и чрезвычайная самоувѣренность, какъ личная самихъ авторовъ, такъ и кастовая интеллигентная. Такъ на стр. 59 говорилось, что: «Худо ли это или хорошо, но судьбы Россіи находятся въ рукахъ интеллигенціи, какъ бы она ни была гонима и преследуема, какъ бы ни казалась слаба и даже безсильна въ данный моментъ. Ей, этой горсти, принадлежитъ монополія европейской образованности и просвѣщенія въ Россіи, она есть главный его проводникъ въ толщу стомилліоннаго народа, и если Россія не можетъ обойтись безъ этого просвѣщенія подъ угрозой политической и національной смерти, то какъ высоко и значительно это историческое призваніе интелигенціи, сколь огромна и устрашающа ея историческая ответственность передъ будущимъ нашей страны, какъ ближайшимъ, такъ и отдаленнымъ».

Такъ что въ сборникѣ было очень много того, чего могло и не быть, но не было того одного, чего я да и всякій человѣкъ, признающій справедливость сотни разъ еще до рожества Христова выраженной всѣми мудрецами міра мысли о томъ, что улучшеніе жизни человѣческой совершается не внѣшнимъ, а внутреннимъ измѣненіемъ, имѣлъ право искать и ожидать найти въ сборникѣ, а именно указанія людей, называющихъ себя интелигенціей и въ рукахъ которыхъ находятся судьбы Россіи, на то, въ чемъ должна состоять та внутренняя работа, которая должна замѣнить тѣ внѣшнія формы, которыя, судя по предисловію, какъ будто бы отрицались составителями сборника. (Я говорю какъ будто бы, потому что въ сборникѣ же была статья о правѣ, не только прямо поддерживающая основы внешняго общественнаго устройства, но отрицающая все то, что должно и можетъ замѣнить эти внѣшнія формы.)

Отвѣта на этотъ вопросъ не было ни въ одной изъ статей сборника.

Единственныя подобія отвѣтовъ, хотя и выраженныхъ тѣмъ же запутаннымъ и неяснымъ жаргономъ, которымъ написаны всѣ статьи, были въ статьяхъ Бердяева и Булгакова. Въ статьѣ Бердяева говорится, что «сейчасъ мы духовно нуждаемся въ признаніи самоцѣнности истины, въ смиреніи передъ истиной и готовности на отреченіе во имя ея. Это внесло бы освѣжающую струю въ наше культурное творчество. Вѣдь философія есть органъ самосознанія человѣческаго духа и органъ не индивидуальный, а сверхъиндивидуальный и соборный. Но эта сверхъиндивидуальность и соборность философскаго сознанія осуществляется лишь на почвѣ традиціи универсальной и національной. Укрепленіе такой традиціи должно способствовать культурному возрожденію Россіи».