Том 4

— Даю вам слово дворянина, если вы расскажете мне то, что меня интересует, я за неделю устрою все свои дела, и тотчас после моего возвращения вы будете свободны.

— Конечно, нельзя не поверить такому слову, которому сеньор Рамиро, извините, граф Хуан де Монтальво, мог научиться на галерах! — не помня себя, воскликнул Фой.

Рамиро весь побагровел.

— Если бы я был другим человеком, вас за эти слова ожидала бы такая смерть, перед которой содрогнулся бы и мужественный человек. Но вы молоды и неопытны, поэтому я извиняю вас. Пора заканчивать этот торг. Что вы предпочтете: жизнь и свободу или возможность — при теперешних обстоятельствах невероятную — когда-то, кому-то, отыскать спрятанное сокровище?

Тут в первый раз заговорил Мартин, медленно и почтительно:

— Менеер, мы не можем сказать вам, где спрятано сокровище, потому что не знаем этого. Откровенно говоря, никто, кроме меня, никогда и не знал этого. Я взял вещи и опустил их в узкий проток между островами, который зарисовал на клочке бумаги.

— Отлично, мой друг, а где же эта бумага?

— Вот в том-то и беда. Зажигая фитили на «Ласточке», я впопыхах уронил бумажку, и она отправилась туда же, куда отправились ваши почтенные товарищи, бывшие на судне. Однако я думаю, что если бы вам угодно было взять меня проводником, я мог бы показать вашему сиятельству то место. Мне не хочется умирать, поэтому я был бы счастлив, если бы вы приняли мое предложение.

— Прекрасно, чистосердечнейший человек, — отвечал Рамиро с усмешкой. — Ты рисуешь мне необыкновенно заманчивую перспективу в полночь отправиться в Харлемское озеро — это все равно, что пустить тарантула к бабочке! Менеер ван Гоорль, что вы могли бы сказать?

— Только то, что все рассказанное Мартином — правда. Я не знаю, где деньги, не видел, как их опускали и как потерялась бумага.

— В самом деле? Я боюсь, как бы мне не пришлось освежить вам память, но прежде я еще кое-что скажу вам. Не приходило ли вам в голову, что от вашего ответа может зависеть другая жизнь? Имеет ли право человек обрекать своего отца на смерть?

Фой слушал, но как ни был ужасен намек, молодой человек, почувствовал облегчение, потому что ожидал услышать слова «вашу мать» или «Эльзу Брант».

— Вот мое первое предупреждение — думаю, недурное, — но у меня имеется еще одно, более убедительное сообщение для молодого человека и наследника в будущем. Третьего дня вы обручились с Эльзой Брант. Не удивляйтесь, люди в моем положении многое слышат, и не пугайтесь. Девицу не приведут сюда — она слишком драгоценна.

— Будьте добры объясните мне ваши слова, — сказал Фой.

— С удовольствием. Молодая девушка — богатая наследница, не правда ли? И удастся ли мне или не удастся узнать факты от вас, без сомнения, рано или поздно она выяснит местонахождение своего богатства. Конечно, муж разделит ее состояние. Я теперь человек свободный и могу быть представлен ювфроу Эльзе… Вы видите, мой друг, что есть и другие способы убивать собак, кроме как вешать их.

Сердце у Фоя упало при словах этого негодяя, этого дьявола, обманувшего его мать и бывшего отцом Адриана. Мысль сделать богатую наследницу своей женой была достойна его дьявольской изобретательности. И что могло помешать ему выполнить свой план? Эльза, конечно, возмутится, но в руках приспешников Альбы в эти дни были средства, с помощью которых они могли преодолеть несогласие молодой девушки, или, по крайней мере, заставить сделать выбор между смертью и унижением. Расторжение браков с тем, чтобы заставить еретичку выйти за человека, домогающегося ее состояния, было делом обычным. Справедливости в стране не стало. Люди были пешками и рабами своих притеснителей. Им оставалось только уповать на Бога. Фой думал: «Стоит ли подвергаться мучению, рисковать смертью или браком против воли только из-за золота?» Он думал, что понял человека, сидящего перед ним, и что с ним можно вступить в торг. Он не был фанатиком, ужасы не доставляли ему удовольствия: ему не было дела до душ его жертв. Он обманул Лизбету из-за денег и, вероятно, согласится отступиться за деньги. Почему не поменяться? Но тотчас же в уме Фоя пронеслось, что он клялся отцу в том, что ничто на свете не заставит его открыть тайну. А разве не клялся он в том же Хендрику Бранту, пожертвовавшему жизнью ради того, чтобы его сокровище не попало в руки испанцам, в надежде, что со временем оно какими-нибудь путями послужит на благо его отечеству? Нет! Как ни велико было искушение, он обязан сдержать данное обещание и заплатить ужасную цену. Итак, Фой снова ответил:

— Напрасно вы искушаете меня. Я не знаю, где деньги.

— Прекрасно, хеер Фой ван Гоорль, теперь исход для нас ясен, но все же я попытаюсь защитить вас от самих себя, — я еще некоторое время не стану заполнять бланк. — Затем он позвал:

— Сержант, попросите мастера Баптиста приступить к делу.

XXI. Мартин трусит