Том 4

— Из твоих слов я поняла, что ты подписал эту бумагу в доме Симона в присутствии некого Рамиро, смотрителя городской тюрьмы, который показал документ мне, — сказала Лизбета, подняв опущенную голову.

— Да, матушка, я, действительно, подписал что-то, но…

— Я не желаю слышать ничего больше, — прервала Лизбета. — руководила тобой ревность или досада, природная злость или страх — все равно, ты подписал такой документ, который порядочный человек не подписал бы, даже если бы его растерзали на куски. Ты же дал свое показание по доброй воле, я читала это, и приложил как доказательство отрубленный палец женщины Мег, который украл из комнаты Фоя. Ты убийца своего благодетеля и сердца своей матери, ты желал быть убийцей брата и Красного Мартина. Когда ты родился, сумасшедшая Марта, приютившая меня, советовала убить тебя, предсказывая, что ты принесешь много горя мне и всей моей семье. Я отказалась, и ты погубил нас всех, а главное — погубил свою собственную душу. Я не проклинаю тебя, но предаю тебя в руки Господа, пусть Он поступит с тобой, как Ему будет угодно. Вот деньги, — она подошла к бюро, вынула из него тяжелый кошель с золотом, приготовленный на случай бегства, и сунула его в карман куртки Адриана, обтерев пальцы платком после прикосновения к нему. — Уходи отсюда и никогда больше не показывайся мне на глаза. Я родила тебя, ты плоть от плоти моей, но перед всем миром я отрекаюсь от тебя. Я не знаю тебя больше! Уходи, убийца!

Адриан упал на колени. Он ползал у ног матери, пытаясь поцеловать край ее платья, а Эльза истерически рыдала. Лизбета же оттолкнула его ногой, говоря:

— Уходи, иначе я позову слуг и велю выбросить тебя на улицу!

Адриан поднялся и шатаясь выбрался из комнаты, из дома и, наконец, из города.

Когда он ушел, Лизбета взяла перо и написала крупными буквами следующее объявление:

Объявление к сведению всех лейденских граждан.

Адриан, названный ван Гоорлем, по письменному доносу которого его отчим Дирк ван Гоорль его сводный брат Фой ван Гоорль и слуга Красный Мартин приговорены в тюрьме к пытке, голодной смерти и обезглавливанию, не имеет более права жить в этом доме.

Лизбета ван Гоорль.

Лизбета позвала слугу и приказала ему прибить это объявление над входной дверью, где каждый прохожий мог прочесть его.

— Сделано, — сказала она. — Перестань плакать, Эльза, и уложи меня в постель, откуда я, Бог даст, уже не встану.

* * *

Два дня спустя после описанных событий в Лейден приехал измученный и израненный человек — беглец, лицо которого носило отпечаток ужаса.

— Какие вести? — спрашивала толпа на площади, узнав его.

— Мехелен, Мехелен… — задыхаясь проговорил он. — Я из Мехелена.

— Что же случилось с Мехеленом? — спросил, выступая вперед, Питер ван де Верф.

— Дон Фредерик взял его. Испанцы перебили всех от мала до велика: мужчин, женщин, детей. Я убежал, но целую милю я слышал крики тех, кого убивали… Дайте мне вина.

Ему дали вина, и медленно, отрывистыми фразами он передал об одном из ужаснейших преступлений против Бога и себе подобных, когда-либо совершенных злыми людьми во имя Христа. Оно крупными буквами занесено на страницы истории, и нам не нужно передавать здесь его подробности.

Когда все стало известно, толпа лейденцев гневно загудела, послышались крики, требующие мщения. Горожане схватились за оружие, у кого какое было: бюргер — за меч, рыбак — за острогу, крестьянин — за пику. Тут же нашлись предводители, и раздались крики:

— К «Гевангенгоозу»!… Освободим заключенных!…

Толпы народа окружили ненавистное место. Подъемный мост был поднят. Навели новый. Из-за стен в толпу раздалось несколько выстрелов, но затем оборона прекратилась. Толпа взломала массивные ворота и бросилась в тюремные камеры освобождать еще живых заключенных.

Испанцев и Рамиро в тюрьме не оказалось, они исчезли неизвестно куда. Кто-то крикнул:

— Где Дирк ван Гоорль? Ищите его!…

Все бросились к камере, выходящей во двор, крича:

— Ван Гоорль, мы здесь!

Взломали дверь и нашли его лежащим на соломенном матраце со сложенными руками и обращенным кверху лицом: его поразила не рука человека, а чумной яд.

Голодный и без ухода, он умер очень быстро.

КНИГА ТРЕТЬЯ ЖАТВА XXIII. Отец и сын

Выйдя из дома матери на Брее-страат, Адриан пошел наугад. Он чувствовал себя таким несчастным, что был даже не в состоянии подумать о том, что ему делать и куда идти.

Он очутился у подножия большого холма, известного до нынешнего времени под именем «бурга», странного места с остатками круглой стены на вершине, как говорят, построенной римлянами. Он взобрался на холм и лег под одним из дубов, выросших там на выступе стены. Закрыв лицо руками, он пытался собраться с мыслями.