Том 4

Игра эта была нехитрая и до крайности примитивная. У порога стоял парень, вид у него был несколько глуповатый. К нему с поясом подходила девушка. Пояс кожаный, широкий и с медной бляхой. Девушка спрашивала тихо, чтобы никто не услышал: «Кто царица твоего сердца?» Парень смеялся, его смешило само слово «царица». И все же он что-то шептал девушке на ухо. Девушка, размахивая поясом, с серьезным, сосредоточенным лицом, нарочито долго искала «царицу сердца», и все, кто сидел на лавках или стоял, смотрели, затаив дыхание, и ждали. И вот девушка находила «царицу», ударяла ее поясом, и та, краснея и потупя взгляд, покорно шла к тому, кто ждал ее у порога, целовала и становилась на его место. Теперь уже парень брал пояс и так же тихо спрашивал девушку: «Кто царь твоего сердца?» Вся пылая, бедняжка что-то шептала смеющимися губами. Парень важно, с достоинством исполнял поручение, тоже не сразу отыскивал «царя», а отыскав, бил его поясом сильно, по-мужски. Сгибаясь от боли, «царь» не шел, а бежал к дверям, без всякого видимого желания целовал девушку и занимал ее место. И снова повторялось все сначала.

Следует заметить, что Семен частенько оказывался «царем», и пояс с медной бляхой не раз ложился на его спину. Трудно сказать, что именно манило к Семену трактовских красавиц. Возможно, причиной всеобщего внимания к рабфаковцу было то, что в Трактовой он внешне отличался от своих сверстников и был у всех на виду. А может быть, всему виной тут были черные шнурочки на его губе, ибо, если говорить прямо, без обиняков, то какая девушка не пожелала бы прикоснуться губами к мягким, как шелк, усикам. Всякий раз, когда его спины касался пояс, Семен и краснел, и виновато улыбался, и без причины поглаживал усики. Быть «царем», исполнять обязанности избранника девичьего сердца ему не хотелось, не видел он в этом ничего разумного и вообще нужного. Но что поделаешь, когда девушка назвала твое имя, а медная бляха легла на твою спину! На тебя все смотрят, чего-то ждут, и ты хочешь или не хочешь, а повинуешься и идешь к дверям. К тому же Максим Красноштанов, душа вечеринки закурганного края и школьный товарищ Семена, предупреждал: «Главное, Сеня, не надо тебе выделяться средь иных-прочих и не надо показывать свою культурность и все такое. Там, в Краснодаре, ты студент, а тут, в хате Силантия, ты обыкновенный наш, трактовский парень. Будь, Сеня, как все люди, и ничего не чурайся, и ничему не противься…» И Семен не чурался и не противился. Покорно шел к дверям, стыдливо прятал глаза, целовал чьи-то упругие, сухие губы, близко видел чьи-то глаза — то озорные, смеющиеся, то испуганные, тоскливые… Затем называл свою «царицу», и повторялось все сызнова — те же сухие, твердые губы, тот же пресный, никому не нужный поцелуй…

Девушка, которую Семен поцеловал, взяла у него пояс и шепотом спросила:

— Сеня, тебе кого?

— Все одно, — чуть слышно проговорил Семен. — Кого-нибудь.

Девушка доверительно улыбнулась, взмахнула поясом и отошла. По ее горячему взгляду, по улыбке Семен понял: девушка, не проронив ни слова, сказала ему, что на нее он может положиться, что она не подведет, ибо хорошо знает, какой именно «царице» подарить пояс… И точно, через минуту «царица» явилась. Перед Семеном ясным солнышком предстала девушка, часто-часто мигая ресницами и сгорая от стыда. Это была Дуся, знавшая наизусть многие подаренные ей стихи. Девушка смотрела на Семена с мольбой в глазах, и он не мог понять: губы ее дрожали оттого, что она вот-вот рассмеется, или оттого, что она сейчас расплачется. Ей было трудно и стоять и смотреть на Семена, и все же она нашла в себе силы положить руку Семену на плечо и улыбнуться. Лицо у нее смуглое, глазастое, со следами застаревшего, еще с лета, загара. Пухлые щеки, которые так и хотелось потрогать пальцем, были в зареве румянца. Шнурочки бровей слабо чернели на темной коже, и левая бровь была приметна тем, что на самом изгибе примостилась родинка, похожая на муху. При малейшем движении брови ломались, и были они так старательно выписаны, что нарисовать, скажем, их на бумаге точь-в-точь такими было под силу разве только руке искуснейшего живописца… Она подняла маленькую голову, косынка, вязанная из козьего пуха, поползла на плечи. Девушка испуганно отдернула руку, быстро оправила за ухом смолистые, слабо вьющиеся волосы, откинула на спину туго сплетенную косу. Вся она, прямая, смелая, говорила, что ей ничего не страшно, что если она подошла к нему и если он выбрал именно ее своей «царицей», то она смело поцелует его… А что тут такого? Все целуются…