Том 4

— Да вы, Стецюк, порядочная дрянь! — Щедров резко поднялся, ладонью ударил по столу, так что задрожал графин. — Хватит разговоров! Партбилет! Кладите на стол!

Самодовольное лицо Стецюка исказила злая усмешка. Видимо, он не ждал такого поворота. Молча, как-то боком отошел от стола, возле дверей остановился, выпрямился, одернул пиджак. Из бокового кармана достал бумажник, извлек из него красную книжечку и, шагнув к Щедрову, положил билет на стол. Когда партбилет уже лежал в сейфе, Щедров сказал:

— Так оно будет справедливее. Вас я не задерживаю.

— Прекрасно! — воскликнул Стецюк. — Я даже рад, что вы так самочинно и грубо попираете партийную демократию! А где ленинские нормы? Где Устав партии? Где? Значит, и вы, уважаемый товарищ Щедров, хоть и молодой, а живете и действуете старыми методами. — Он быстро подошел к двери, остановился. — Ну, хорошо! Ты еще за это поплатишься. Ты еще будешь меня просить взять партбилет!

Щедров подошел к столу и, глядя в налитые злостью глаза Стецюка, медленно, чеканя слова, сказал:

— Понимаю, что в этом исключительном случае я допустил нарушение Устава. Но партийная совесть не позволяет мне оставить у вас партбилет, гражданин Стецюк!

Кулаком, наотмашь Стецюк ударил в дверь и вышел.

Осторожно порог кабинета переступил белокурый парень в старом шоферском комбинезоне. Нерешительно переминаясь с ноги на ногу, он покусывал нижнюю губу, стараясь удержать нервный тик. К рассеченной левой брови он прижимал скомканный в кулаке платок.

— Я Алферов, Андрей Степанович, — проговорил парень в комбинезоне. — Шофер из «Кавказа».

— Присаживайтесь, Алферов. — Щедров отпил из стакана несколько глотков, стараясь успокоиться. — Ну, Алферов, рассказывайте.

— В моем письменном заявлении все сказано. А документы — в деле.

— Заявление я читал и с делом ознакомился. Хочу послушать вас.

Алферов смотрел на Щедрова немигающими глазами. И молчал. Видимо, ему хотелось что-то сказать, а решиться на это он не мог: чего-то боялся. И по тому, как побледнело его худое, небритое, с рассеченной бровью лицо, как тоскливо смотрели темные глаза, можно было понять, какая в нем шла трудная борьба.

— Что у вас с бровью? Рассечена, как у боксера.

— Машину ремонтировал. Голову нагнул неудачно.

— Так я слушаю вас.

— Что меня слушать? Нечего меня слушать. — Алферов прикусил губу, помолчал. — В моем заявлении сказано: как сознательный человек, я сам себя жестоко осудил и считаю, что мое тяжелое преступление не дает мне права называться коммунистом и оставаться в партии. А что, разве я не прав?

— Кто вас, Алферов, научил так написать?

— Моя сознательность. Какой же, извините, это коммунист, если он потерял свой партбилет? И могу ли я после этого оставаться в партии? Как вы считаете, могу? Нет, не могу!

— Вопрос непростой, и мы его пока оставим без ответа, — сказал Щедров. — Сперва выясним обстоятельства потери партийного документа. Как это было?

— Было это так, — глядя под ноги, проговорил Алферов. — В тот день на лесопилке я погрузил доски и отвез их на ферму. Для строительства телятника. Сгружать пришлось самому. Нагибался, сваливал доски с грузовика. Вечером вернулся домой, партбилета в кармане уже не было. А лежал он вот здесь, в нагрудном кармане спецовки. Наверное, выпал, когда я сваливал доски.

— Как записано в протоколе, вы не сразу заявили в партком о случившемся. Молчали месяц. Почему?

— Боялся. Все же надеялся найти, думал, что отыщется.

— Искал?

— А как же!..

— В партком вы пришли с готовым заявлением. И не просили в этом заявлении о смягчении наказания, а сами потребовали исключения вас из партии. — Щедров ждал, что вот-вот русая голова поднимется, хотелось взглянуть парню в глаза, а тот сидел не шелохнувшись, потупясь. — Это обстоятельство наводит на неприятные размышления.

— Какие?

— Да так ли все было, как вы изложили в своем заявлении?

— Так, так… А как же!..

— Судя по характеристике, которая есть в деле, вы хороший производственник, никаких партвзысканий у вас не было, — сказал Щедров. — Учитывая это, а также вашу молодость, коммунисты «Кавказа» могли бы ограничиться строгим выговором.

— Так я же и на собрании сказал и сейчас повторяю: я недостоин быть в партии!

— А если на бюро вы признаете свою тяжкую вину и мы сочтем возможным оставить вас в партии? — Щедров замолчал, выжидающе посматривая на склоненную чубатую голову. — Что на это скажете? — не получив ответа на свой вопрос, снова спросил Щедров.

— Скажу, что я сам себя исключил из партии и ни о чем просить не буду, — по-прежнему не глядя на Щедрова, ответил Алферов.

— А вообще, Алферов, вы хотите остаться в партии? — в упор спросил Щедров. — Хотите?

— В своем заявлении я все сказал…

— И еще вопрос: давно живете в Елютинской?

— Второй год. Я приехал с Урала к тетке. Тетка написала, что тут нужны шофера. Вот я и приехал.

— И в партию вступали на Урале?

— Да, там…

— А тетка в станице чем занимается?

— Работает в огородной бригаде.

— Вы живете у нее?

— Да… Вернее, жил у нее. Я недавно женился и теперь живу в зятьях.

— Ну что ж, Алферов, поезжайте домой. На бюро вас вызовут.