Том 4.

Вот тебе и раз! Он не хотел приближаться к ней, уважая ее молодость и стыдливость, а она… Ну, погоди ты! Володька сделал сильный рывок, оторвался, от дна и поплыл. Сквозь шум воды он слышал, как Ирочка сказала:

— А ты говорил, не умеешь.

Он плыл, не умея плавать. Его влекли к ней самолюбие и гордость.

Ирочка была уже рядом. Он поднял руку, чтобы схватить ее за плечо, а потом так расправиться с ней, чтобы навсегда забыла дразниться! Но в ту же секунду цепкие руки схватили его голову и потащили под воду. Неужели она? А кто же еще! Он хотел освободиться, но не было точки опоры, сила не помогала. Оказавшись под водой, Володька испугался не на шутку. Он хлебнул вязкой речной воды. Между тем Ирочка топила его по всем правилам игры, не замечая, что Володьке плохо и он вот–вот захлебнется.

Когда Ирочка наконец отпустила Володьку, силы его были на исходе. Он еле–еле выбрался на поверхность. На лице его застыло выражение обиды и горя. Он пережил смертельный испуг.

— Володя, ты что?

Он не ответил. Не было сил, да он и не знал, что говорить. Надо было обругать ее за такие шутки, а как обругаешь. Еще хуже будешь выглядеть. Вдобавок она назвала его так участливо — Володя.

Кое–как переведя дыхание, он наконец пробормотал:

— Поддался я тебе. А то бы…

— А то бы? — переспросила Ирочка, и лицо ее опять стало веселым и лукавым. Кажется, она вовсе не понимала его состояния. А что он мог ей сделать? Ничего. Она сейчас же нырнула бы и вынырнула на том берегу.

Бедный Володька не знал, что было в эту минуту у Ирочки на уме. А Ирочка вспоминала, как он впервые явился ей в образе марсианина, и думала о том, что любит его, хотя он и ничего не умеет. Вот ведь беда какая! Любит и объяснить себе не может, за что!

Вот он стоит по плечи в воде, а плечи как у боксера. Мокрый чуб на лбу делает его лицо новым и незнакомым. Вот он отворачивается от нее, униженный и оскорбленный… А ей становится смешно. Смешно, и все тут. Ей девятнадцать, и она не может не смеяться.

Володька думал, что Ирочка над ним потешается. Поймать ее и как следует поколотить он не хотел и не мог. Напустив на себя равнодушный вид, Володька вышел на берег, закурил и снова растянулся на песке. Ирочка плавала вдоль берега и что–то вполголоса напевала.

Синева теперь пропала. Мир стал обыкновенным. Как все на свете меняется. Володька слышал, как в кустах ивняка переговаривались какие–то люди.

— Парень стушевался.

— Стал пузыри пускать.

— Так и в жизни бывает. Встретишь такую — тоже начнешь пузыри пускать.

— Бывает. Налей–ка по этому поводу.

Володька томился. Ему хотелось к Ирочке. Было до горечи обидно, что он стушевался. А Ирочка, что называется, ушла в себя. Ей было хорошо, как во сне, когда летаешь. Это поэтическое ощущение она любила, как никакое другое. Она и не думала, что сегодняшнее посрамление Володьки было случайностью, которая потом покажется ей закономерной.

Не такие еще посрамления ожидали Володьку.

Глава пятнадцатая Емельян Пряников женится

Войдя в общежитие, Володька увидел Пряникова.

Емельян согнулся над столом и чистил огромную селедку, впившись пальцами в ее жирную лоснящуюся спину. Красное, с рыжими конопатинами лицо, которое он поднял на Володьку, было столь же озабоченно, как и вся его фигура. Володька вдруг почувствовал страшную зависимость Пряникова и от этой селедки, и от той жены с квартирой, которая пока существовала только в его несбыточных мечтах. «Собственник, раб», — отчетливо и резко подумал Володька.

Он не хотел обращать внимания на Пряникова. Было уже около девяти часов вечера, он устал и хотел спать. Но кого ждали закуски, расставленные на столе? Уж не собрался ли Емельян и впрямь жениться? Что–то у него случилось, это было ясно. Не такой он человек, чтобы зря накупить закусок и заправить водку лимонными корками.

Володька вспомнил, как Пряников осторожно выспрашивал ребят, когда они думают вернуться в общежитие после выходного. Володька зачем–то соврал, что вернется в понедельник утром, а Стражников и Чувилин действительно собирались до понедельника на подмосковное море.

Увидев на пороге Володьку, Пряников потемнел и с беспокойством посмотрел на закуску. Володька перехватил его взгляд, и ему сделалось весело. Перед его глазами еще светился синий бездонный мир, он еще видел Ирочку в синих солнечных брызгах… А тут Пряников беспокоился за свою закуску. Раб… Собственник…

— Богато гуляешь, — усмехнувшись, сказал Володька. — Гостей ждешь, что ли? Считай меня первым.

Пряников опять принялся за селедку. Лица его не было видно.

— Садись, — отозвался он с неожиданной кротостью. — Я не жадный. — Он глянул на Володьку, думая о чем–то своем, и сосредоточенно добавил: — Пригодишься.

Пряниковым, видимо, владел один из тех расчетов, которые никогда не исполнялись и только смешили Володьку.

— Пригожусь? — переспросил Володька с улыбкой. — Ладно. Тогда налей.

— Погоди наливать. Давай о деле потолкуем.

Пряников бросил взгляд на дверь, словно собираясь открыть Володьке важную тайну.

— Ты воду держать умеешь?

— Как воду?

— Это так говорится.

Володька понял.