Том 4. 1964–1966

– Когда я был мальчишкой, я жил возле порта, и мы ходили сюда бить заводских. У них у многих были кастеты, и мне проломили нос. Полжизни я проходил с кривым носом, пока не починил его в прошлом году… Любил я подраться в молодости. У меня был кусок свинцовой трубы, и один раз я отсидел шесть месяцев, но это не помогло.

Он замолчал ухмыляясь. Я подождал немного и сказал:

– Хорошую свинцовую трубу теперь не достать. Теперь в моде резиновые дубинки – перекупают у полицейских.

– Точно, – сказал Амад. – Или купит гантели, отпилит один шарик и пользуется. Но ребята пошли уже не те. Теперь за это высылают…

– Да, – сказал я. – А чем вы еще занимались в молодости?

– А вы?

– Я собирался стать межпланетником и тренировался на перегрузки. И еще мы играли в «кто глубже нырнет».

– Мы тоже, – сказал Амад. – На десять метров за автоматами и виски. Там, за пирсами, они лежали ящиками. У меня из носа шла кровь… А когда началась заварушка, мы стали там находить покойников с рельсом на шее и бросили это дело.

– Очень неприятное зрелище – покойник под водой, – сказал я. – Особенно когда течение.

Амад усмехнулся.

– Я видывал и не такое. Мне приходилось работать в полиции.

– Это уже после заварушки?

– Гораздо позже. Когда вышел закон о гангстерах.

– У вас их тоже называли гангстерами?

– А как их еще называть? Не разбойниками же… «Шайка разбойников, вооруженных огнеметами и газовыми бомбами, осадила муниципалитет», – произнес он с выражением. – Не звучит, чувствуете? Разбойник – это топор, кистень, усы до ушей, тесак…

– Свинцовая труба, – предложил я.

Амад хохотнул.

– Что вы делаете сегодня вечером? – спросил он.

– Гуляю.

– У вас тут есть знакомые?

– Есть. А что?

– Тогда другое дело.

– Почему?

– Хотел я вам кое-что предложить, но раз у вас есть знакомые…

– Между прочим, – сказал я, – кто у вас мэром?

– Мэром? Черт его знает, не помню. Выбирали кого-то…

– Не Пек Зенай случайно?

– Не знаю, – сказал Амад с сожалением. – Не хочу врать.

– А вы такого вообще не знаете?

– Зенай… Пек Зенай… Нет, не знаю. Не слыхал. Он что, ваш приятель?

– Да. Старый приятель. У меня здесь есть еще друзья, но они все приезжие.

– Одним словом, так, – сказал Амад. – Если вам станет скучно и в голову полезут всякие мысли, приходите ко мне. Каждый божий вечер с семи часов я сижу в «Лакомке»… Любите вкусно поесть?

– Еще бы, – сказал я.

– Желудок в порядке?

– Как у страуса.

– Вот и приходите. Будет весело, и ни о чем не надо будет думать.

Амад притормозил и осторожно свернул к решетчатым воротам, которые бесшумно распахнулись перед нами. Машина вкатилась во двор.

– Приехали, – объявил Амад. – Вот ваш дом.

Дом был двухэтажный, белый с голубым. Окна изнутри были закрыты шторами. Чистенький дворик, выложенный разноцветными плитами, был пуст, вокруг был плодовый сад, ветви яблонь царапали стены.

– А где вдова? – спросил я.

– Пойдемте в дом, – сказал Амад.

Он поднялся на крыльцо, листая записную книжку. Я, озираясь, шел следом. Садик мне нравился. Амад нашел нужную страницу, набрал комбинацию цифр на маленьком диске возле звонка, и дверь отворилась. Из дома пахнуло прохладным свежим воздухом. Там было темно, но, едва мы ступили в холл, вспыхнул свет. Амад сказал, пряча записную книжку:

– Направо – хозяйская половина, налево – ваша. Прошу… Здесь гостиная. Это бар, сейчас мы выпьем. Прошу дальше… Это ваш кабинет. У вас есть фонор?

– Нет.

– И не надо. Здесь все есть… Пройдемте сюда. Это спальня. Вот пультик акустической защиты. Умеете пользоваться?

– Разберусь.

– Хорошо. Защита трехслойная, можете устраивать себе здесь могилу или бордель, что вам понравится… Тут управление кондиционированием. Сделано, между прочим, неудобно: управлять можно только из спальни…

– Перебьюсь, – сказал я.

– Что? Ну да… Там ванная и туалет.

– Меня интересует вдова, – сказал я. – И дочка.

– Успеете. Поднять шторы?

– Зачем?

– Правильно, незачем… Пойдемте выпьем.

Мы вернулись в гостиную, и Амад по пояс погрузился в бар.

– Вам покрепче? – спросил он.

– Наоборот.

– Яичницу? Сэндвичи?

– Пожалуй, ничего.

– Нет, – сказал Амад. – Яичницу. С томатами. – Он рылся в баре. – Не знаю, в чем тут дело, но этот автомат готовит совершенно изумительные яичницы с томатами… Кстати, и я тоже перекушу.

Он вытянул из бара поднос и поставил на низенький столик перед полукруглой тахтой. Мы уселись.

– А как насчет вдовы? – напомнил я. – Мне бы хотелось представиться.

– Комнаты вам нравятся?

– Ничего.

– Ну и вдова тоже вполне ничего. И дочка, между прочим. – Он достал из бокового кармана плоский кожаный футляр. В футляре, как патроны в обойме, рядком лежали ампулы с разноцветными жидкостями. Амад покопался в них указательным пальцем, сосредоточенно понюхал яичницу, поколебался, потом выбрал ампулу с чем-то зеленым и, осторожно надломив, покапал на томаты. В гостиной запахло. Запах не был неприятным, но, на мой вкус, не имел отношения к еде. – Но сейчас они еще спят, – продолжал Амад. Взгляд его стал рассеянным. – Спят и видят сны…

Я посмотрел на часы.

– Однако!

Амад кушал.

– Половина одиннадцатого, – сказал я.