Том 4. 1964–1966

В спальне я распаковал чемодан и переложил одежду в стенной шкаф, и снова позвонил Римайеру. К телефону опять никто не подошел. Тогда я сел за стол в кабинете и принялся исследовать ящики. В одном из ящиков обнаружилась портативная пишущая машинка, в другом – почтовый набор и пустая бутылка из-под смазки для аритмичных двигателей. Остальные ящики были пусты, если не считать пачки смятых квитанций, испорченной авторучки и небрежно сложенного листка, разрисованного рожицами. Я развернул листок. Видимо, это был черновик телеграммы. «Грин умер у рыбарей получай тело воскресенье соболезнуем Хугер Марта мальчики». Я дважды прочел написанное, перевернул листок, изучил рожицы и прочел в третий раз. Видимо, Хугеру и Марте было невдомек, что нормальные люди, сообщая о смерти, говорят в первую очередь, отчего или как умер человек, а не у кого он там умер. Я бы написал: «Грин утонул во время рыбной ловли». В пьяном виде, вероятно. Кстати, какой у меня теперь адрес?

Я вернулся в холл. У двери в хозяйскую половину сидел на корточках худенький мальчик в коротких штанишках. Зажав под мышкой длинную серебристую трубку, он, сопя и пыхтя, торопливо разматывал клубок бечевки. Я подошел к нему и сказал:

– Привет.

Реакция у меня не та, что прежде, но все-таки я успел увернуться. Длинная черная струя пролетела у меня над ухом и плюхнулась в стену. Я изумленно глядел на мальчишку, а он глядел на меня, лежа на боку и выставив перед собой свою трубку. Лицо его было мокрое, рот открыт и перекошен. Я оглянулся на стену. По стене текло черное. Я снова посмотрел на мальчика. Он медленно поднимался, не опуская трубки.

– Что-то ты, брат, нервный, – произнес я.

– Вы стойте, где стоите, – хрипло сказал мальчик. – Я вашего имени не называл.

– Да уж куда там, – сказал я. – Ты и своего не называл, а палишь в меня, как в чучело.

– Вы стойте, где стоите, – повторил мальчик. – И не двигайтесь. – Он попятился и вдруг забормотал скороговоркой: – Уйди от волос моих, уйди от костей моих, уйди от мяса моего…

– Не могу, – сказал я. Я все старался понять, играет он или действительно меня боится.

– Почему? – растерянно спросил мальчик. – Я все говорю как надо.

– Я не могу уйти, не двигаясь, – объяснил я. – И стоя, где стою.

Рот у него снова приоткрылся.

– Хугер, – сказал он неуверенно. – Говорю тебе, Хугер: сгинь!

– Почему Хугер? – удивился я. – Ты меня с кем-то путаешь. Я не Хугер, я Иван.

Тогда мальчик вдруг закрыл глаза и пошел на меня, наклонив голову и выставив перед собой свою трубку.

– Я сдаюсь, – предупредил я. – Смотри не выпали.

Когда трубка уперлась мне в живот, он выронил ее и, опустив руки, весь как-то обмяк. Я наклонился и заглянул ему в лицо. Теперь он был красный. Я поднял трубку. Это было что-то вроде игрушечного автомата – с удобной рифленой рукояткой и с плоским прямоугольным баллончиком, который вставлялся снизу, как магазин.

– Что это за штука? – спросил я.

– Ляпник, – сказал он угрюмо. – Дайте сюда.

Я отдал ему игрушку.

– Ляпник, – сказал я. – Которым, значит, ляпают. А если бы ты в меня попал? – Я посмотрел на стену. – Надо же, теперь это за год не отмыть, придется стену менять.

Мальчик недоверчиво посмотрел на меня снизу вверх.

– Это же ляпа, – сказал он.

– Да? А я-то думал – лимонад.

Лицо его приобрело наконец нормальную окраску и обнаружило определенное сходство с мужественными чертами генерал-полковника Туура.

– Да нет, – сказал он. – Это ляпа.

– Ну?

– Она высохнет.

– И тогда уже все окончательно пропало?

– Да нет же. Просто ничего не останется.

– Гм, – сказал я с сомнением. – Впрочем, тебе виднее. Будем надеяться на лучшее. Но я все-таки очень рад, что ничего не останется на стене, а не на моей физиономии. Как тебя зовут?

– Зигфрид, – сказал мальчик.

– А подумавши?

Он посмотрел на меня.

– Люцифер.

– Как?

– Люцифер.

– Люцифер, – сказал я. – Велиал. Астарет. Вельзевул и Азраил. А покороче у тебя ничего нет? Очень неудобно звать на помощь человека по имени Люцифер.

– Двери же закрыты, – сказал он и отступил на шаг. Лицо его снова побледнело.

– Ну и что?

Он не ответил и снова начал пятиться, уперся спиной в стену и пошел боком, прижимаясь к ней и не сводя с меня глаз. Я понял наконец, что он принял меня то ли за вора, то ли за убийцу и хочет удрать, но почему-то он не звал на помощь и почему-то не заскочил в комнату матери, а прокрался мимо ее двери и продолжал красться вдоль стены к выходу из дома.

– Зигфрид, – сказал я. – Зигфрид-Люцифер, ты ужасный трус. За кого ты меня принимаешь? – Я нарочно не двигался с места и только поворачивался вслед за ним. – Я ваш новый жилец, твоя мама напоила меня сливками и накормила меня гренками, а ты чуть не заляпал меня и теперь сам же меня боишься. Это я должен тебя бояться.

Все это очень напоминало одну сцену в Аньюдинском интернате, когда мне привезли почти такого же мальчика, сына хлыста. Елки-палки, неужели я до такой степени похож на гангстера?