Том 4

е лагаем все остальные старания; считай, что то же самое я по порядку сказал тебе и обо всем том, что из этого вытекает и о чем я сейчас рассуждал. Я прошу тебя никогда и ни в коем случае не поступать иначе, дабы не случилось, как сейчас, что в одном отношении я хвалю тебя перед Лисием и перед прочими, а в другом — порицаю. Пусть я никогда не скажу, что для человека, еще не убежденного, тебе нет цены, но для того, кто уже убежден, ты едва ли не становишься камнем преткновения на его пути к счастью совершенной добродетели.

Минос

Сократ и его друг

С о к р а т. Что именуем мы законом? 313

Д р у г. О каком из законов ты спрашиваешь?

С о к р а т. Что же, разве закон может отличаться от другого закона по самой своей сущности в той мере, в какой он — закон? Посмотри же, чего я сейчас от тебя добиваюсь: я спрашиваю так же, как если бы спросил, что именуем мы золотом? И если бы ты подобным же образом меня переспросил, какое золото я имею в виду, полагаю, твой вопрос был бы неправомерен. Ведь золото от золота или камень от камня ничем не отличаются b

постольку, поскольку они суть золото или камень. В таком же смысле закон ничем не отличается от закона", но все законы между собою тождественны. Любой закон подобен другому, и ни один из них не бывает более или менее законом. Вот об этом-то я тебя и спрашиваю: что такое закон вообще? Если ты готов отвечать, скажи.

Д р у г. Но чем же иным может быть закон, мой Сократ, если не тем, что узаконено.

С о к р а т. Значит, по-твоему, и слово — это то, что говорится, и зрение — то, что видится, и слух — то, что слышится? Или же слово и то, что говорится, это разные вещи, точно так же как различны между собою зрение и с

то, что видится, или слух и то, что слышится? Разве не разные вещи закон и то, что узаконено? Так ли ты считаешь или иначе?

Д р у г. Да, сейчас мне представилось, что это разные вещи.

С о к р а т. Значит, закон — это не то, что узаконено?

Д р у г. Мне кажется, нет.

С о к р а т. Так что же все-таки такое закон? Давай рассмотрим это вот каким образом: если бы кто-то спро-

391

сил нас по поводу сказанного сейчас: «Раз вы утверждаете, что видимое видится благодаря зрению, как уст-

314 роено то зрение, благодаря которому мы видим?» — мы ответили бы ему, что глаза проясняют нам вещи с помощью ощущения. И если бы он снова спросил нас: «Что ж, поскольку благодаря слуху слышится слышимое, то как устроен наш слух?» — мы ответили бы ему, что уши доносят до нас звуки с помощью ощущения. Точно таким же образом он мог бы спросить нас: «Раз узаконенное узаконивается законом, в чем состоит сущ-

b ность закона и узаконения? В некоем ли ощущении или раскрытии — наподобие того, как изучаемое изучается с помощью науки, раскрывающей его суть, или же в каком-то поиске, раскрывающем искомое,— так, как врачебное искусство различает здоровое и больное, а искусство прорицания раскрывает (по утверждению самих прорицателей) замыслы богов? Ведь некое искусство помогает нам раскрывать [сущность] вещей? Или это не так?»

Д р у г. Так, несомненно.

С о к р а т. Чему же из перечисленного мы преимущественно придадим значение закона?

Д р у г. Я думаю, известным положениям и постановлениям. Что же еще можно было бы назвать законом? Возможно, то, о чем ты спрашиваешь,— закон в

с его целом — есть не что иное, как уложение государства.

С о к р а т. Следовательно, ты называешь законом мнение государства?

Д р у г. Да, разумеется.

С о к р а т. Может статься, ты прав; но, возможно, мы поймем это лучше таким образом: называешь ли ты кого мудрым?

Д р у г. Да, конечно.

С о к р а т. А мудрые мудры благодаря мудрости?

Д р у г. Да.

С о к р а т. Ну а справедливые справедливы благодаря справедливости?

Д р у г. Безусловно.

С о к р а т. Значит, и уважающие закон таковы благодаря законности?

Д р у г. Да.

d С о к р а т. Ну а люди, уважающие закон, справедливы?

Д р у г. Да.

С о к р а т. А не уважающие его несправедливы?

392

Д р у г. Да, несправедливы.

С о к р а т. Значит, справедливость и закон — самые прекрасные вещи?

Д р у г. Так.

С о к р а т. А самые постыдные — несправедливость и беззаконие?

Д р у г. Да.

С о к р а т. И первые сохраняют государство, а также все остальное, вторые же его губят и ниспровергают?

Д р у г. Да.

С о к р а т. Какой же прекрасной вещью должны мы считать закон и каким благом его исследование!

Д р у г. Как же иначе?

С о к р а т. Итак, мы сказали, что закон — это уложение государства?

Д р у г. Да, сказали.

С о к р а т. Но ведь могут быть хорошие уложения е и плохие?

Д р у г. Разумеется.

С о к р а т. А ведь закон у нас не был чем-то плохим?

Д р у г. Не был.

С о к р а т. Значит, неправильно так вот без обиняков говорить, что закон — это уложение государства.

Д р у г. Да, и мне это кажется неверным.

С о к р а т. Следовательно, это не вяжется: плохое уложение не может быть законом.

Д р у г. Конечно, нет.

С о к р а т. Однако мне и самому все-таки кажется, что закон — это некое мнение. Но так как оно не может быть плохим, то разве не становится нам ясным, что речь идет о полезном мнении, если только закон — это мнение?

Д р у г. Да, это ясно.