Том 4. Белая гвардия, Дни Турбиных

Мышлаевский. Вот сукины дети, Боже ты мой! Вот свиньи собачьи, чтоб им… (Со стоном бросается к огню.)

Алексей. Что же — они вам валенки не могли дать, что ли?

Мышлаевский. «Валенки»!

Елена. Вот что — там ванна сейчас топится, вы его раздевайте поскорее, а я все приготовлю. (Уходит.)

Мышлаевский. Кабак, черт их возьми! (Указывая на сапоги.) Ох, снимите, снимите, снимите…

Алексей и Николка снимают с Мышлаевского сапоги.

Алексей. Никол, принеси скорее спирт из кабинета.

Николка уходит.

Мышлаевский. Неужто отрезать пальцы придется? Боже мой, Боже мой.

Алексей. Ну что… Погоди. Ничего… Так… Приморозил большой. Отойдет. И этот отойдет.

Прибегает Николка с халатом, туфлями и склянкой.

Снимай френч.

Растирают ноги, надевают халат.

Мышлаевский. Легче, ох легче, братики… Водки бы мне выпить.

Николка. Сейчас.

Наливает у буфета. Мышлаевский пьет.

Легче, Витенька?

Мышлаевский. Отлегло немного.

Алексей. Ты, Виктор, скажи, что там делается под Трактиром?

Мышлаевский. Ад! Дай папиросу, пожалуйста. Алексей. Ради Бога.

Николка. Под Трактиром что, Витенька?

Мышлаевский. Метель под Трактиром! Вот что там. И я б эту метель… Я б этого полковника Щеткина, и мороз, и немцев, и Петлюру!..

Елена проходит с простыней и бросает ее Мышлаевскому.

Елена. Сейчас, Виктор, мыться пойдешь. (Уходит.)

Мышлаевский. Спасибо, Леночка. Что это у нее физиономия такая опрокинутая? Что случилось?

Алексей. Да наше сокровище, муж ее, уехал вчера с денежным поездом в Мáлин и обещал вернуться утром, а до сих пор его нет, вот она и волнуется.

Мышлаевский. Гм… Да. Время тревожное. Не люблю я, грешник, признаюсь откровенно, вашего зятя. Тип довольно среднего качества, но тут понимаю. Елену жалко.

Николка. Ты, капитан, наверно, больше в курсе дела. На Мáлинской линии петлюровцы могут быть?

Мышлаевский. Всюду они могут быть. Всюду. Понял?

Алексей. Так это что ж, выходит, город обложили со всех сторон?

Мышлаевский. Говорю тебе — кабак. Ничего не пойму. Нас сорок человек офицеров. Погнали под Трактир зачем-то. Неизвестно. Приезжает эта лахудра, полковник Щеткин, штабная крыса, и говорит (передразнивает сюсюкающим голосом): «Господа офицеры. Вся надежда города на вас. Оправдайте доверие». И исчез на машине со своим адъютантом. Тьфу! И темно как в… (Алексей и Николка испуганно взмахивают руками) желудке. Выкинул нас на мороз, а сам убрался домой.

Алексей. Зачем, объясни, пожалуйста, Трактир понадобилось охранять? Ведь Петлюры там не может быть?

Мышлаевский. Ты Достоевского читал когда-нибудь?

Алексей. И сейчас, только что. Вон «Бесы» лежат. И очень люблю.

Николка. Выдающийся писатель земли русской.

Мышлаевский. Вот. Вот. Я бы с удовольствием повесил этого выдающегося писателя земли.

Алексей. За что так строго, смею спросить?

Мышлаевский. За это — за самое. За народ-богоносец. За сеятеля, хранителя, землепашца и… впрочем, это Апухтин сказал…

Алексей. Это Некрасов сказал. Побойся Бога.

Мышлаевский(зевая). Ну и Некрасова повесить.

Николка. Так.

Мышлаевский. Кавалергард! Во дворце! Да я б его, если б моя воля была!.. Из-за него, дьявола, в сапогах на морозе…

Алексей. Постой, какой Некрасов кавалергард?

Мышлаевский. Да не Некрасов. Гетман. Он, изволите ли видеть, во дворце сидит с немцами, а мы Трактир караулим. Веришь ли, на морозе стоял, как баба, ревел от боли.

Алексей. Кто ж там под Трактиром все-таки?

Мышлаевский. А вот эти самые Достоевские мужички, богоносцы окаянные. Все, оказывается, на стороне Петлюры.

Николка. Неужели? А в газетах пишут…

Мышлаевский. Что ты, юнкер, мне газеты тычешь! Я бы всю эту газетную шваль тоже перевешал на одном суку! Все деревни против нас. Я сегодня утром напоролся на одного деда в деревне Попелихе и спрашиваю его: «Деж вси ваши хлопци?» Деревня словно вымерла. А он-то со слепу не разобрал, что у меня погоны под башлыком, и за петлюровца меня принял и отвечает: «Уси побиглы до Петлюры…» Как тебе нравится?

Алексей. Да, здорово.