Том 4. Часть 1. Послевоенные годы в странах Европы, 1919-1929

Авторы фильма не довольствовались той режиссерской разработкой сценария, которую делали в американских приключенческих картинах, а использовали режиссерские и операторские приемы, не применявшиеся в русской художественной кинематографии дореволюционного периода. Кулешов широко применял крупные планы, монтаж коротких кусков, частую смену точек съемки. С этим фильмом начиналась борьба за совершенствование технического уровня советского кино, с тем чтобы довести его до уровня лучших зарубежных фильмов, — борьба, которой Кулешов должен был посвятить последующие годы своей жизни»[175].

В марте 1921 года Государственная киношкола была реорганизована на основе резолюции X съезда РКП (б) и Гардин был заменен на посту ее руководителя сценаристом Валентином Туркиным (1887–1958). Тогда-то Лев Кулешов и приступил к организации кинолаборатории, которая 1 января 1923 года разместилась в студии, ранее занимаемой Опытно-героическим театром Фердинандова. Учениками Кулешова к этому времени были люди зачастую старше своего учителя: А. Хохлова (ставшая его женой), Л. Оболенский, 3. Райх, химик В. Пудовкин, преподаватель гимнастики С. Комаров, бухгалтер А. Чистяков, балерина Е. Ильюшенко, спортсмен

В. Фогель, боксер Борис Барнет, П. Подобед, В. Инкижинов и другие. Они учились всему, что было необходимо для работы в кино, и, в частности, весьма интересным опытам в области монтажа. Об этом рассказал Пудовкин в своей книге:

«Л. В. Кулешов в 1920 году в виде эксперимента снял такую сцену: 1. Молодой человек идет слева направо. 2. Женщина идет справа налево. 3. Они встречаются и пожимают друг другу руки. Молодой человек указывает рукой. 4. Показано белое большое здание с широкой лестницей. 5. Молодой человек и дама поднимаются по широкой лестнице.

Отдельно снятые куски были склеены в указанном порядке и показаны на экране. Зритель совершенно ясно воспринимал таким образом соединенные куски как неразрывное действие: встреча двух молодых людей, приглашение войти в близ расположенный дом и вход в этот дом.

Куски же снимались таким образом: молодой человек снят около здания ГУМа, дама — около памятника Гоголя, пожимание рук у Большого театра, белый дом был взят из американской картины (дом президента в Вашингтоне), а вход по лестнице был снят у храма Христа Спасителя. Что же здесь получилось? Зритель воспринял все как целое, вместе с тем съемка производилась в разных местах. Куски пространства, которые были выхвачены съемкой, оказались как бы сконцентрированными на экране. Появилось то, что Кулешов назвал «творимой земной поверхностью». В процессе склейки кусков создалось новое кинематографическое пространство, которое не имело места в действительности. Здания, разделенные тысячами верст, оказались сближенными в пространстве, измеряемом десятками шагов играющих актеров» [176].

Кулешов, обозначающий также свой эксперимент термином «несуществующий пейзаж», в беседе с нами указал, что «в этом [очень] коротком экспериментальном фильме молодую женщину играла Хохлова, молодого человека — Оболенский. Их сняли крупным планом для двух первых фрагментов, а также для пятого, заключительного. В нем молодые люди поднимались по ступеням Белого дома (в действительности это были ступени московского храма), причем зрители видели только их ноги и ступени»[177].

И уже за монтажным столом Кулешов должен был создать «несуществующую женщину».

«В своих экспериментальных лентах Лев Кулешов пробовал снимать движущуюся женщину, причем снимал руки, ноги, глаза и голову от разных женщин, в результате же монтажа получалось впечатление работы одного и того же человека. Конечно, этот пример не указывает на особый прием возможного создания в действительности несуществующего человека, но он чрезвычайно ярко подчеркивает утверждение, что образ актера даже и в пределах его короткой индивидуальной работы вне связи с другими актерами все же рождается не в отдельном моменте работы, не в съемке отдельного куска, а только в том монтажном соединении, которое эти куски сольют в экранное целое» [178].

Нетрудно заметить, что эксперименты Кулешова, имеющие целью подчеркнуть творческие функции монтажа, смыкаются с опытами Дзиги Вертова. Маленький фильм «Белый дом», бесспорно, предшествует революционным похоронам в «Киноправде» 1923 года. Но природа этих двух кинопроизведений различна. Кулешов подвергал монтажу только изображение пространства.

Вертов — и пространство и время, объединяя эпизоды, действие которых охватывает многие годы. Предшествовала ли «воображаемая женщина» сверхчеловеку, о создании которого Вертов мечтал в 1922 году с помощью «Киноглаза»? Я думаю, совершенно прав советский киновед Н. Лебедев, считающий, что и Кулешов и Вертов проводили свои эксперименты независимо друг от друга, оперируя при этом разными исходными материалами и придерживаясь различных точек зрения. Тем не менее в одном у Кулешова было очевидное преимущество.