— Я никого не сужу, сэр, — ответила женщина,— к тому же по вашему голосу чувствуется, что вы порядочный джентльмен. Но я видела столько зла, содеянного солдатами в этой стране, что даже довольна, что не вижу всего этого незрячими моими глазами.
Только теперь Мортон заметил, что перед ним слепая.
— А не причиню ли я вам беспокойства? — сказал он сочувственно. — Заниматься вашим делом с такою болезнью, должно быть, трудно.
— Нет, сэр, — ответила старая женщина,— дома я хожу почти свободно, да мне еще девочка помогает, а за вашей лошадкой присмотрят драгуны, когда вернутся с объезда, и это будет стоить сущие пустяки. Они теперь стали повежливее, чем прежде.
Мортон сошел с коня.
— Пегги, птичка моя, — проговорила старая женщина, обращаясь к девочке лет двенадцати, появившейся в этот момент перед ними, — отведи лошадь этого джентльмена в конюшню, отпусти ей подпругу, разнуздай и дай ей сенца, пока не вернутся драгуны. Пожалуйте, сэр, входите, — продолжала она, — хоть дом мой и беден, но зато чист.
Мортон вошел вслед за ней в хижину.
Глава XLII
Войдя в хижину, Мортон увидел, что старая хозяйка сказала правду. Внутри хижина была много лучше, чем можно было ожидать по ее наружному виду. Здесь было чисто и даже уютно, особенно в средней комнате, в которой, как сказала хозяйка, ее гостю предстояло поужинать и провести ночь. Ему подали еду, какая нашлась в трактире, и хотя есть ему не хотелось, он согласился поужинать, чтобы завязать разговор. Несмотря на свою слепоту, старушка сама прислуживала ему за столом и как будто инстинктом находила все, что ей требовалось.
— Есть ли у вас еще кто-нибудь, кроме этой славной девочки, чтобы .обслуживать постояльцев? — начал Мортон.
— Нет, сэр, — ответила старая хозяйка, — я живу одна, как вдовица из Сарепты Сидонской. Здесь, в нашем пустынном месте, проезжих немного, и я не привыкла держать прислугу. У меня было когда-то два славных, пригожих сына, которые присматривали за всем. Но бог дал, бог и взял, да святится имя его! — продолжала она, подняв свои незрячие глаза к небу. — Прежде я была побогаче (то есть в отношении земных благ), даже после того, как потеряла моих сыновей, но это было до последнего переворота.
— В самом деле? — сказал Мортон. — А вы пресвитерианка, голубушка?
— Да, сэр, и возношу благодарность за свет божественной истины, который повел меня по праведному пути, — отвечала хозяйка.
— В таком случае, — продолжал гость, — революция принесла вам только хорошее.
— Если она принесла хорошее нашей стране,— ответила старая женщина, — и свободу исповедания, как велит совесть, то неважно, что именно принесла она бедному слепому червю вроде меня.
— Но все же, — заметил Мортон, — чем она могла вам повредить?
— Это долгая история, сэр, — ответила со вздохом хозяйка. — Поздно ночью, за шесть недель или около того перед битвой у Босуэл-бриджа, один молодой джентльмен остановился у дверей этой убогой хижины, изнуренный и истекающий кровью от ран, бледный и измученный скачкой, и его лошадь еле передвигала ноги: за ним гнались по пятам, и он был одним из наших врагов. А что я должна была сделать? Вы сами были солдатом, и, верно, скажете, что я просто-напросто глупая старая женщина, но я его накормила, перевязала ему раны и скрывала у себя, пока не миновала погоня.
— Но кто, — спросил Мортон, — смеет вас осуждать за это?
— Не знаю, как вам и ответить, — сказала слепая. — Кое-кто из наших людей сердится на меня. Они говорят, что я должна была с ним поступить, как Иаиль поступила, с Сисарою. Но ведь я не имела повеления господа проливать кровь человека, а спасти его мне подобало, как женщине и христианке. И потом они говорили, что у меня нет чувства материнской любви, раз я спасла того, кто принадлежал к шайке разбойников, зверски убивших обоих моих сыновей.
— Как это зверски убивших?
— Да, сэр, хотя, может, вы и назовете это иначе. Один из них пал с мечом в руке, сражаясь за поруганный ковенант, а другой... о, они схватили его и расстреляли на лужайке у нашего дома, на глазах его матери! Мои старые глаза ослепила вспышка от выстрелов, и, мне кажется, они стали слабеть с этого ужасного дня, а горе, и разбитое сердце, и слезы, которые не высыхали, еще больше помогли моему недугу. Но увы! Если бы я предала молодую кровь лорда Эвендела мечу его беспощадных врагов, я все равно не воскресила бы ни моего Ниниана, ни моего Джонни.
— Лорда Эвендела? — спросил пораженный Мортон. — Значит, вы спасли лорда Эвендела?