Том 4. Чистое Сердце. Флибустьеры

Через эти отверстия Моктесума — El hombre amargo, Горький Человек, как до сих пор называют в своих преданиях повелителя ацтеков окрестные индейцы, — приветствовал восход и закат солнца.

Сохранились также и остатки канала, сейчас совершенно высохшего, но некогда подводившего к городу из реки живительную воду.

В настоящее время эти руины печальны, пустынны. Днем их накаляет отвесными лучами горячее южное солнце, ночью на них оседает холодная роса, и эта постоянная смена холода и тепла, сырости и абсолютной сухости превращает в мельчайшую пыль гранитные валуны, из которых сложена твердыня. Уже много веков длится эта неустанная работа, и доберется когда-нибудь ничего не щадящее время, сравняет с землей и мелким прахом развеет по соседней пустыне гордое создание рук человека. Пока же оно является удобным и чрезвычайно любимым местопребыванием сов, шакалов, гиен, змей и прочего зверья.

Индейцы испытывают суеверный ужас перед этими развалинами и стараются не приближаться к ним.

Именно поэтому какой-нибудь команч, сиу, апач или пауни, которого охота или преследование врага случайно увлекли бы в ближайшие окрестности этого страшного места, в ночь на четвертое или пятое число Champaski-Oni — месяца вишен, то есть спустя месяц после событий, описанных в прошлой главе, бросился бы прочь отсюда, так как глазам его внезапно представилось бы необычное, полное ужаса зрелище.

Древний замок ацтекских царей гигантским силуэтом вырисовывался на темно-синем небе, усеянном звездами. Но он не был погружен в свое обычное мертвенное безмолвие. Из всех отверстий в его Стенах, круглых и четырехугольных, проделанных людьми и временем, струились потоки красноватого света, неслись крики, песни и смех и тревожили диких зверей, которые вышли из своих убежищ, с недоумением бродили вокруг и негромко рычали и выли, словно вопрошая, зачем и кто нарушил их так долго длившийся безмятежный покой. Внутри развалин можно было различить силуэты людей и лошадей, сгруппировавшихся в разных углах за громадными стенами. Десяток неподвижных всадников, словно сделанных из бронзы, охраняли вход в крепость, опершись на копья.

Внутри отжившие уже развалины вновь наполнились шумом и жизнью, но снаружи по-прежнему царила тишина: вид действительно был ужасен.

Ночь кончалась. Луна совершила уже две трети своего небесного пути. Не поддерживаемые никем костры гасли один за другим, и только отверстия в доме продолжали гореть, как крошечные маяки, в сгустившейся предрассветной тьме.

В это время вдали послышался сухой цокот копыт по песку.

Часовые, поставленные при входе, с трудом подняли отяжелевшие головы и уставились глазами туда, откуда доносились звуки.

На повороте дороги, ведущей к замку, показался всадник и, как будто нисколько не удивившись и не смутившись необычным видом древнего здания, продолжал быстрым галопом приближаться к нему.

Миновав небольшую группу развалившихся домов, он подъехал к часовым на расстояние десяти шагов, спешился и твердым шагом направился к ним. Часовые глядели на него безмолвно и неподвижно.

Не успел он сделать и пяти шагов, как копья были направлены на его грудь. Грубый голос крикнул ему:

— Стой!

Незнакомец остановился, не отвечая ни слова.

— Кто вы такой? Что вам нужно? — спросил его начальник караула.

— Я костеньо [77]. Я долго ехал, чтобы увидеть вашего предводителя, с которым мне необходимо поговорить, — отвечал вновь прибывший.

Начальник караула тщетно старался при бледном свете луны различить черты лица незнакомца. Это было невозможно, так как он закутался в свой плащ и надвинул широкополую шляпу на самые глаза.

— Ваше имя? — опять спросил недовольным голосом начальник, убедившись, что все его усилия ни к чему не приводят.

— Зачем? Ваш предводитель меня не знает, так что мое имя все равно ему ничего не откроет.

— Может быть, ну, да это все равно. Сохраняйте ваше инкогнито, если хотите. Только не знаю, понравится ли это вам, но я не допущу вас к капитану. Он сейчас будет ужинать со своими офицерами и, конечно, не станет менять планы среди ночи, чтобы поговорить с каким-то неизвестным.

Незнакомец сделал движение, как будто хотел что-то возразить.

— Может быть, скажу я вам, в свою очередь, — продолжал он, овладев собой, — но выслушайте, ведь вы были солдатом, не правда ли?

— Я и теперь солдат, — горделиво приосанившись, ответил начальник караула.

— Хотя вы прекрасно говорите по-испански, но мне сдается, что вы француз.

— Да, имею честь быть им.

Незнакомец улыбнулся: он задел слабую струну этого человека.

— Ну, так я один, а вас не знаю сколько. Пропустите меня к вашему капитану, мне нужно говорить с ним, чего вы боитесь?

— Ничего, но у меня есть строгий приказ, я не могу не выполнить его.