Те долгие секунды, пока они рассматривали чудовищные останки, на «Соколе» царила абсолютная тишина. И вдруг послышалось пение… Кто-то пел высоким, тонким, дрожащим, но очень чистым голосом.
Трое спасателей недоверчиво переглянулись.
Алиса сидела на краю своей койки, чуть покачиваясь и прижимая к себе ребенка. Тот засмеялся и протянул маленькую ручку, стараясь коснуться материнской щеки.
Когда дверь со щелчком открылась, песня резко оборвалась. Алиса невидящими глазами смотрела на три фигуры в скафандрах, показавшиеся в проеме люка. Ее лицо, изборожденное глубокими морщинами, скорее походило на маску кожа плотно обтягивала кости. Затем по маске пробежала тень понимания, глаза женщины загорелись, губы скривились в подобии улыбки.
Она разжала объятия, и ребенок повис в воздухе, гукая и улыбаясь сам себе. Запустив руку под подушку, Алиса достала оттуда пистолет.
Грозное оружие выглядело громадным в ее невероятно худенькой ручке, когда она наставила его на людей, застывших в дверном проеме.
— Взгляни-ка, детка, посмотри туда! Это же еда! Наша любимая еда…
ВИДЕОРАМА ПООЛИ
Однажды я заглянул к Сэлли и показал ей заметку в «Вечерних известиях Уэстуича».
— Что ты на это скажешь? — спросил я ее.
Она, не присаживаясь, прочла статью и недовольно наморщила свой хорошенький лобик.
— Вздор какой-то, — проговорила она наконец.
Почему Сэлли в одно верила, в другое не верила, всегда оставалось для меня загадкой. Поди разбери, с какой стати девушка вдруг отвергает что-то совершенно бесспорное, а потом с пеной у рта отстаивает, к примеру, откровенное надувательство… Как бы там ни было, но это так.
Заметка, озаглавленная «Пинок под музыку», гласила:
— Это уже не первый случай, — сказал я.
— Ну и что с того? — возразила Сэлли, очевидно, позабыв, что минуту назад отрицала самую возможность подобных вещей.
— Затрудняюсь сказать, — отозвался я.
— Вот видишь, — заключила она.
Порой у меня возникает чувство, что Сэлли начисто не признает логики.
Впрочем, не одна она: людям хочется, чтобы все кругом. было спокойно и привычно. И все же мне стало казаться, что пришло время обстоятельно изучить это дело и что-то предпринять.
Первым — так по крайней мере документально засвидетельствовано — столкнулся с этим явлением некий констебль Уолш. Если до него кто и видел нечто подобное, то, верно, почел это новой разновидностью небезызвестных «чертиков». Но единственное возлияние, которое обычно позволял себе констебль Уолш, состояло всего лишь из кружки крепкого чая с большой порцией сахара, а посему, когда он набрел на торчащую из тротуара голову с едва видимой шеей, он просто застыл на месте и уставился на нее. Но что его особенно поразило, как заявил констебль в участке, куда влетел, пробежав без остановки полмили и долго еще заикаясь от страха, так это что голова поглядела ему вслед.