Том 4. Чокки. Паутина. Семена времени

— Не понимаете? Тогда позвольте мне рассказать вам историю Золушки, — сказала Камилла. — Однажды жило-было мирное, похожее на лемура существо, которое подобно многим другим животным, скрывалось в лесах. Силой оно не обладало, не было у него ни когтей, ни страшных зубов. И жило оно только благодаря умению укрываться от опасностей. Но время шло, и что-то случилось, переменившее это существо. Оно оставалось млекопитающим, как и прежде, но добавилось еще некоторое неуловимое свойство… И именно это таинственное нечто превратило его в царя животного царства, повелителя мира…

Случившись однажды, такое может произойти и снова. После расцвета наступает упадок. Никто из нас не вечен. И если маленькое похожее на лемура существо могло возвыситься, то это не заказано и другим.

— Но не паукам же!

— А почему бы такое не могло случиться и с пауками? — с вызовом спросила она. — Сознание и развитый головной мозг отличает только наш господствующий вид. Все остальные творения обходятся без него. Но существуют силы иные, нежели разум. Снова напомню вам о термитах и пчелах, воздвигающих сложные конструкции и координирующие работу иерархических сообществ, не обладая разумом, а для защиты и нападения объединяющихся без руководства мозга. Кто знает, может быть появление сознания — это пусть интересная, но все же неудачная попытка природы, и даже необязательная.

Сегодня оно господствует, а завтра исчезнет…

— И тогда в мире опять воцарятся инстинкты? — спросил я.

— Инстинкт — как легко это слово вводит в заблуждение. Буквально оно означает только «запечатленный» — перстом Божиим?

Это признание в собственном бессилии понять, в чем причина явления, простая констатация происходящего. И ничего ровным счетом не объясняет.

Совсем не трудно сказать, что пчела строит совершенно правильные шестигранные соты, повинуясь «инстинкту», или что паук плетет безукоризненную, с математической точки зрения, круговую паутину, тоже повинуясь «инстинкту», — но такие утверждения вдребезги разбиваются нашими знаниями о наследовании приобретенных признаков.

Нет, тут есть что-то еще. Существует также и групповое восприятие: и то, что муравьиное войско знает, когда защищаться или нападать; что рабочая пчела знает как собственные обязанности, так и место в улье; даже что стая птиц знает, когда поворачивать и когда пикировать как единое целое. Это не проявление разума, а яркое свидетельство какого-то способа передачи информации.

Теперь вы понимаете, к чему я веду? По всей видимости, эти пауки обрели способ — вот в чем и состоит таинственный «плюс». Остается только выяснить, до какой степени они им овладели. Вполне возможно, что в степени превосходной по сравнению с другими видами… Те, кого мы встретили вчера на прогалине, выглядели на диво хорошо организованными.

— Послушайте, — сказал я, раздавив окурок, — мы пришли сюда работать, а не строить страшные домыслы. Не пора ли приступить к делу?

— Хорошо, приступим, — согласилась она, обнажая мачете.

Я сверился с компасом, и мы начали.

Вырубленная нами линия получалась извилистой, но зато расчистка шла немного легче. Когда мы натыкались на особенно густые заросли, то обходили их или по крайней мере находили менее непролазный участок и прорубались сквозь него. Таким же образом мы огибали островки деревьев и ощетинившиеся шипами кусты терновника, но при всем этом в целом придерживались избранного направления. Однако же продвигались мы медленно, а работа была очень утомительной. Не ускоряла дела и склонность Камиллы бросать работу, когда ее попутно привлекало что-нибудь из области ее профессиональных интересов. Продвинувшись за час только на полтораста ярдов, мы почувствовали, что пора подкрепиться, для чего расчистили место, где можно было поесть с относительными удобствами.

На этот раз Камилла уже не изъявляла желания делиться своими теориями. Она сидела и задумчиво жевала бутерброды, примеривая к фактам новые объяснения — так мне казалось. Когда мы устроились есть, я поразился полной тишине вокруг. Обычно в этих краях человека окружает многообразие звуков: птичий гомон, шелест, топоток и шуршание мелких зверушек, постоянное гудение насекомых, неясный фоновый шум, который пронизывают резкие крики, — но здесь тишину только иногда нарушало жужжание какого-нибудь случайно пролетевшего насекомого, да слышно было, как мы жуем. Через несколько минут это стало действовать угнетающе. И больше для того, чтобы нарушить молчание, чем из любопытства, я сказал: — Этой истории должен придти естественный конец. Когда они уничтожат всех животных до единого, то и сами вымрут.

— Пауки — каннибалы, — сказала Камилла.

— Пусть так, но, думаю, замкнутая система на основе каннибализма продержится недолго.

Может быть, но на некоторое время ее хватит, до тех пор, пока они — как я говорила уже — не научатся ловить рыбу. Тогда отпадет вопрос об источнике пищи и ничто уже не сможет их остановить.

— Но как, скажите на милость, они смогут научиться ловить рыбу?

Она пожала плечами.