Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены

А и седые срамницы, сказывают, есть, и тоже не сводят безумных глаз с голубоокого. А он хотя бы посмотрел на кого. Идет и кому-то улыбается. А и неведомо, кому. Берет из-за пояса свирель и поет, улыбаясь. А и зачем поет, и откуда пришел, и надолго ли, – неизвестно. И куда – неслыханно, незнаемо. И куда идем – не знаем. Уж не последние ли времена пришли? Нет, в наше время знали стыд, и девушки не смели буйствовать, ослушиваясь родительской воли. А ныне, куда идем – неизвестно. Уж, знать, последние времена наступают.

Ах, седые волосы, седые волосы!

Старуха. Что княгиня, задорого отдашь серебряное зеркало? Дай, посмотрю, может быть, облюбую и любую дам за него цену. Греческой работы. А из Фермакопеи?

Княгиня. Нет, жидовин из Бабилу привез.

Доброслава. А, из Бабилу! Сколько лет, сколько морщин. И глаза уж не те, не так когда-то блестели. Ах, молодые девичьи годы. И почему так, солнце, закатываясь, знает, родимое, что взойдет зарей заутра. А, постарев, снова станем молодыми? Нет, видно не станем! Что-то не видно старых подруг! Ах, бывало, иные из них черноглазы и быстроноги…

Видно, пойти искать мне мою срамницу! А то нет?

Княгиня Гордята. Стыдись, матушка! Наши лета уже не те.

Доброслава. Хоть раз взглянуть на него, какой он из себя.

Княгиня Гордята. Нет, пошла бы к Спесивые Очи, да не на кого двор оставить.

Доброслава. А ты собак с цепи спусти. Да побей их хорошенько, чтоб злее были.

Что это я сегодня нечесаная какая, точно поминки справляю по мужу.

Гордята. И мне, видно, приодеться (раскрывает сундук и вытаскивает платье, осыпанное каменьями).

Доброслава. Уж дай, матушка, и я оденусь. Некогда мне бежать к своему скарбу (одевается). Что это, колокол? Знать, вече. Видно, правду сказывали детинушки, что молодцы разделятся и что одни пойдут войной на Девичьего бога, замыслили его убить, а другие встанут на защиту.

Гордята. Страсти какие! (Обе встают и одеваются).

Доброслава. Что это, шум! Знать, недалеко проходят. И поют и поют… Ах ты, несчастье какое!

Накидывают платок и выбегают во двор на зеленый луг перед частоколом князя Солнца. Впереди, взявшись за руки и полуповернувшись к Девьему богу, идут девушки, рассеивая цветы, и поют.

Девушки.

Нам сказали, что ты человек,
А мы не верим, а мы не верим!
Нам сказали, что ты <не>бог,
А мы не верим, а мы не верим!
Нам говорят, что ты не Лель,
А мы не верим, а мы не верим.

Смотрящаяся толпа. Впереди шествуют девушки, смотрите, смотрите – они в венках широких приречных трав, покрывающих зелеными лучами их локти, стан и темя. И каждая, как солнце.

Они выходят вперед и пляшут, смотря то на землю, то на учителя. И поют: «Нам сказали, что ты не бог», – поет голубоокий сейчас, тогда черноглазый, запевало, – «а мы не верим», – отвечает ему – слушайте, слушайте, – весь нежно пляшущий полк, ударяя в ладоши и доверяя радость в глазах…

Сзади, теснясь, из узкого, стесненного жестокими суровыми бревнами переулка – его безобразие уменьшено скатами крыш, скворешнями и старыми ветлами, – выливается, подобно весеннему пруду, толпа и наполняет лужайку перед двором князя. Девий бог идет, улыбаясь, – преклоняйтесь, преклоняйтесь! – и держит в руках тростниковую свирель – кружитесь, кружитесь! – играя, когда они поют: «Нам сказали, что ты не…»

Из ворот славного князя Солнца выбежали – куда, куда? – две знатных боярыни. Мелькают кокошники, венки зеленых полевых трав, красные лица, яркие глаза, радость нежной и молодой толпы. Из узкого переулка делает попытку проехать на коне богатый длиннобородый человек. К нему поспешают красивейшие из девушек – и, взявши под уздцы, отводят коня назад. И он <сидит> на коне неподвижно, смотря на их радость, как осокорь на молодой ручей.

Молва (радостно говоря). Мамонько, мамонько! И ты пришла! И Доброслава! Видели нашего бога? О, как я рада, что ты пришла! Видишь – вот он. Он сейчас засмеется. Потому что я заметила – он улыбается всякий раз, когда поют: «…Что ты не бог». Видишь, он сейчас смеется.

Толпа (поет). «…Нам говорили, что ты не бог» и «…А мы не верим…» и «Видите, видите…» (Девий бог улыбается широко и открыто).

Молва. Мамонько, мамонько, к нему подошла царская дочка и, открыв покрывало, сняла, чтобы он поцеловал ее. Но он только посмотрел на нее и улыбнулся, как… не знаю, как дитя. А она еще веселее стала скакать и еще веселее бить в ладоши.

Мамонько, хорошие коровы, а? И ведра все, видишь, стоят на завалинке, и коромысла там. И наши все сенные девушки здесь. Вот Быстрява, вот Зорька и Тиха здесь же.

Мамонько, а мамонько! Красивый наш бог?