Том 4. Джек

Он попросил, чтобы ему назвали по именам всех восьмерых «питомцев жарких стран». Но принца среди них не оказалось. Тогда Джек отважился спросить у долговязого Сайда:

— А что, разве его королевского высочества нет в пансионе?

Юноша с короткой кожей удивленно воззрился на него; при этом он так вытаращил глаза, что высвободилась малая толика кожи, и он получил возможность на миг закрыть рот. Он тут же этим воспользовался, и вопрос Джека остался без ответа.

Мальчик долго думал о загадочном принце, ворочаясь в постели и прислушиваясь к музыке. Порывы ветра доносили до него из главного корпуса звуки фисгармонии, перемежавшиеся с раскатистым басом человека, которого директор назвал Лабассендром. Все это очень мило гармонировало с шумом еще работавшего насоса и ритмичным стуком копыт — лошади соседа непрестанно колотили в стену.

Наконец воцарилась тишина.

В дортуаре, как и в конюшне, все спало, и гости Моронваля, прикрыв за собой решетчатые ворота, перегораживавшие проезд, уже двинулись по негромко рокочущей улице, как вдруг дверь дортуара, опушенная снаружи снегом, приотворилась.

Слуга-негритенок вошел с фонарем в руке.

Он отряхнул похожие на белый плюш хлопья, которые придавали ему забавный вид, подчеркивая темный цвет кожи, и углубился в проход между кроватями, понуро втянув голову в плечи, съежившись и дрожа от холода.

Джек разглядывал эту смешную фигурку и ее удлиненную тень на стене — она преувеличивала и карикатурно подчеркивала особенности обезьяноподобной головенки: выдающуюся челюсть, большие оттопыренные уши, шарообразный и слишком выпуклый череп, покрытый густыми, как шерсть, волосами.

Негритенок приладил фонарь в глубине дортуара, и комната слабо осветилась, как междупалубное пространство судна, а сам остановился, протянув большие замерзшие руки и обратив землистое лицо к теплу, к свету с таким добродушным, детским и доверчивым видом, что Джек тотчас же проникся к нему симпатией.

Греясь, он то и дело посматривал на застекленный потолок:

— Снига-то сколько!.. Снига-то сколько!.. — повторял он, дрожа как в ознобе.

То, как негритенок исковеркал слово «снег», да и самый звук его мягкого голоса, неуверенно выговаривавшего чуждые ему названия, тронули Джека, и он бросил на незнакомого мальчика взгляд, исполненный глубокого сочувствия. Тот заметил это и едва слышно сказал:

— А, новичок!.. Почему твой не спит, мусье?

— Не могу уснуть, — со вздохом отозвался Джек.

— Хорошо вздыхать, когда печаль имеешь, — пробормотал негритенок и наставительно прибавил: — Если бедный люд не умел вздыхать, бедный люд задохнуться как раз.

Говоря это, он расправлял одеяло на соседней койке.

— Так вы спите тут?.. — спросил Джек, изумленный, что слуга ночует в дортуаре вместе с воспитанниками. — Но где же ваша простыня?

— Для меня плохо простыни. Мой кожа слишком черная…

Негр произнес эти слова, слегка усмехаясь, и уже приготовился было улечься в постель полуодетым, чтобы не так мерзнуть, но внезапно замер, схватил висевшую на груди резную ладанку из слоновой кости и благоговейно прильнул к ней губами.

— Какая чудная медаль! — удивился Джек.

— Не медаль, — возразил негритенок. — Это мой гри — гри.

Джек понятия не имел, что такое «гри-гри», и тот разъяснил ему, что так называется амулет, вещица, приносящая счастье. Ему подарила этот талисман тетя Керика перед самым его отъездом из родных мест; она воспитала его, и он надеется, что в один прекрасный день возвратится к ней.

— Как и я к моей маме, — пробормотал маленький Баранси.

Наступила минутная тишина: каждый думал о своей Керике.

Спустя мгновение Джек спросил:

— А красиво в вашей стране? Это далеко отсюда? Как она называется?

— Дагомея, — ответил негр.

Джек даже привстал на кровати.

— Но тогда… тогда вы его знаете!.. Вы, может, вместе с ним приехали во Францию?

— Кого?

— Его королевское высочество… вы ведь знаете… юного короля Дагомеи?

— Это я… — простодушно сказал негр.

Джек ошалело уставился на него… Король?.. Вот этот слуга, который у него на глазах весь день с половой щеткой или с ведром в руках бегал по дому, одетый в рваный шерстяной красный жилет, который у него на глазах прислуживал за столом, ополаскивал стаканы?..

Однако в словах негритенка не было и тени иронии. На лице его появилось выражение глубокой печали, а глаза, казалось, пристально глядели куда-то вдаль, в далекое прошлое, где осталась его утраченная родина.

Потому ли, что на нем уже не было красного жилета, или же что-то магическое заключало в себе само слово «король», но только Джек находил теперь, что негритенок, сидевший на краю своей кровати, с голой шеей, в рубахе, распахнутой на темной груди, где поблескивал амулет из слоновой кости, вдруг обрел в его глазах обаяние, какое придает человеку высокий сан.

— Как же так вышло?.. — спросил он робко, будто выражал этим вопросом накопившееся в нем за день удивление.

— Да так уж вышло… так уж вышло… — ответил негр.

Внезапно он кинулся к фонарю и задул его.

— Мусье Моронваль недоволен, когда Маду оставлять свет…

Затем негритенок придвинул свою койку вплотную к койке Джека.