Нелегкое это дело — дожидаться весны в Вермланде. Вечер может быть солнечным и теплым, а наутро глядь — земля снова побелела от снега. Кусты крыжовника и лесные прогалины уже зазеленели, но лес все еще скован стужей и почки нипочем не хотят распускаться.
К пасхе весна наконец пришла в долину, но молитвы Ингрид пока что не помогали. Ни одна девушка-скотница еще не отправилась на лесной выгон, ни одно болото не просохло, и потому пуститься в путь лесной дорогой было пока невозможно.
На Пасху Ингрид с приемной матерью отправилась в церковь. Как всегда в дни больших праздников, они ехали туда в экипаже. В былые времена Ингрид очень любила с шиком подъехать к церкви, видя, как люди, стоящие у каменной ограды и на обочине дороги, почтительно снимают шапки и здороваются с пасторским семейством, а те, кто находился посреди дороги, огромными прыжками бросаются врассыпную, чтобы не попасть под копыта лошади. Но нынче ее ничто не радовало. «Горе лишает розы запаха, а луну — блеска», — гласит поговорка.
Впрочем, проповедь в церкви ей понравилась. Приятно было услышать о том, что Бог послал радость своим скорбящим ученикам, явив им чудо утешения. Приятно было думать, что Иисус не преминул утешить тех, кто столь глубоко скорбел о Нем. В то время, как Ингрид и остальные прихожане находились в церкви, на дороге появился рослый далекарлиец. Он был в тулупе, а на спине он нес тяжелый кожаный мешок с товаром. Сразу можно было понять, что он не способен отличить зиму от лета, а будни от праздника. Он не вошел в церковь, но, пробравшись с большими предосторожностями мимо ряда лошадей, привязанных на обочине дороги, направился на кладбище.
Здесь он сел на одну из могил и стал размышлять о мертвых, которые спали непробудным сном, и об одной умершей, которая пробудилась к жизни. Он продолжал сидеть на кладбище и тогда, когда народ стал выходить из церкви.
Улоф, жених Карин Ландберг, вышел одним из первых. Случайно бросив взгляд в сторону кладбища, он заметил там далекарлийца. Трудно сказать, что его побудило, любопытство или, может быть, что другое, но только он направился к парню, решив перемолвиться с ним словом. Скорее всего он хотел посмотреть, возможно ли, чтобы человек, почти что исцелившийся, вновь впал в безумие.
Похоже, это и вправду было так. Далекарлиец сразу же стал рассказывать жениху Карин, что он сидит здесь в ожидании девушки по имени Кладбищенская Лилия. Она придет и будет играть для него. Она умеет играть так, что солнце пускается в пляс, а звезды начинают водить хороводы.
И тогда жених Карин Ландберг сказал ему, что та, которую он ждет, стоит вон там, у церкви. Если он привстанет, то сможет увидеть ее отсюда. Она, верно, рада будет повстречаться с ним.
Ингрид и пасторша, которые собирались сесть в повозку, вдруг увидели на дороге рослого далекарлийца, спешившего к ним. Он шел быстрым шагом, не обращая внимания на лошадей, которым нужно было кланяться, и возбужденно махал девушке рукой.
При виде его Ингрид застыла на месте. Она не могла бы сказать, какое чувство в ней возобладало — радость от встречи с ним или отчаянье от мысли, что он вновь потерял разум. Она попросту позабыла обо всем на свете.
Ее глаза-звезды засияли. В этот миг она, должно быть, не видела жалкого, больного безумца. Она лишь ощутила близость тонкой, благородной души, по которой так отчаянно истосковалась.
Вокруг было полно народу, и все смотрели на нее, не в силах отвести глаз от ее лица. Она не двинулась ему навстречу. Она лишь стояла, замерев, и ждала его. Но те, кто видел ее сияющее от счастья лицо, могли бы подумать, что навстречу ей идет прекрасный принц, а не этот жалкий дурачок.
Все утверждали потом, что им показалось, будто между ее и его душой протянута невидимая связующая нить, тайная нить, спрятанная столь глубоко в подсознании, что человеческому разуму не дано ее постичь.
Но когда Хеде находился уже в двух-трех шагах от Ингрид, ее приемная мать быстро обхватила девушку руками, подняла и посадила в повозку. Она не хотела, чтобы эти двое встретились здесь, у церкви, в присутствии стольких людей.
Как только они очутились в повозке, кучер стегнул лошадей, и они, рванув с места, понеслись во весь опор.
Вслед им раздались ужасные, дикие вопли. Пасторша возблагодарила Бога, что ей удалось увезти девушку.
В конце дня в пасторскую усадьбу пришел крестьянин, чтобы поговорить с пастором насчет этого сумасшедшего далекарлийца. Он сделался до того буен, что его пришлось связать. А теперь они не знают, как с ним поступить? Может, господин пастор что-нибудь присоветует?
Пастор не видел иного выхода, как отвезти его домой. Он сказал крестьянину, кто таков этот человек и где он живет.
Вечером он рассказал обо всем Ингрид. Лучше всего было ей знать правду, чтобы она наконец образумилась. Но когда наступила ночь, Ингрид поняла, что у нее больше нет времени дожидаться весны. И она, бедняжка, решилась идти в поместье проезжим трактом, хотя и знала, что путь этот вдвое длиннее лесной дороги.
Глава десятая