Том 4. История западноевропейской литературы

Вообразите себе такого интеллигента, который говорит: «В революцию не верю, в науку не верю, в религию хотел бы верить положительно, но что-то не выходит. Жить мне страшно скучно, и жизнь моя жалкая, безотрадная. Одно у меня есть — моя мечта, царство моей грезы». Прошу читателей простить грубое выражение, но, в сущности говоря, это литературный онанизм. Люди заменяли мечтой то, что им на самом деле реально не могло быть дано. И эти мечтания приобрели характер болезненный, бледный и в высшей степени причудливый, в высшей степени утонченный. И вот, фигурально выражаясь, приходит к такому человеку богатый покупатель. Приезжает он в карете и входит на тонких хилых ногах, еле на лестницу поднимается. Череп у него лысый, руки дрожат, с губ слюна течет, он рамоли, в шестнадцать — семнадцать лет он уже все изведал, а в двадцать пять — тридцать лет стал преждевременным старичком. Он приходит к такому интеллигенту и говорит: «Голубчик, скучно мне до невероятности. Живу, ничего не делаю, все к моим услугам, ничего не нужно, хоть ложись да умирай. Не можешь ли ты, интеллигент, который всегда был развлекателем буржуазии, как-нибудь меня разутешить? Может быть, у тебя найдется что-нибудь для меня?» Интеллигент говорит: «Как же, у меня есть мои грезы, у меня есть мои мечты, у меня есть идеалистическая философия, музыка, поэзия, все, что угодно». В чем же выражено все это? В каком-нибудь ничего не значащем беллетристическом произведении, в большинстве случаев говорящем о смерти, о конце; в каком-нибудь музыкальном произведении, похожем на тихий плач или усыпляющую детскую песенку. «Голубчик, это то, что мне надо, давай я куплю у тебя!» Очень многие из этих интеллигентов-символистов или декадентов, в молодости мечтавших у себя в мансарде, получали великолепные заказы и благодаря этому жили богато, увенчанные лавровыми венками. Буржуазия понесла их на щите, как своих лучших вождей. Но вожди эти не вели к какой-нибудь организации классовых сил, а своими развлечениями действовали на нее как гашиш, как опиум, и еще больше разлагали ее.

Очень любили в то время слово «символизм». Более смелые прямо называли себя декадентами и заявляли, что они — последние люди, а те, которым хотелось сохранить свой престиж, называли себя символистами.

Что такое символ? Символ в искусстве — чрезвычайно важное понятие. Художник очень большой объем мыслей, очень большой объем чувств, какую-нибудь широчайшую идею, какой-нибудь мировой факт хочет передать вам наглядно, передать образно, чувственно, не при помощи абстрактной мысли, а в каком-то страшно конкретном, непосредственно действующем на ваше воображение и сердце образе. Как же это сделать? Это можно сделать, только подыскав такие образы или сочетания образов, которые могут быть конкретно перед вами представлены в некоторой картине, но значат гораздо больше того, что они непосредственно собой представляют. Когда, например, Эсхил говорит вам, что бог Зевс приковал к скале Прометея за то, что этот человек, слишком мудрый, слишком много провидевший, украл для своих братьев огонь с неба и этим самым сделал их способными противостать богам, — вы понимаете, что никакого Прометея не было, как не было и Зевса, но что здесь в образах представлена вечная борьба человеческого разума со стихийными силами. Разум человека делает технические завоевания, открывает тайны природы в непрерывной борьбе, чреватой для него страданиями и опасностями. Но человек не хочет отказаться от права Прометея-провидца, ибо с этим орудием борьбы в руках, с огнем (техника) он рассчитывает на полную победу. Вот это называется символом. Когда вы в трагедии «Прометей» слышите полный силы разговор героя с лицом, олицетворяющим тупую власть, рок, силу безличную, то вы прекрасно понимаете, о чем здесь идет речь, и ярче, горячее чувствуете эту великую вечную борьбу.

Каждый раз, когда поэт имеет в виду очень большое явление, он подвергается опасности подменить искусство, поэзию политическим мышлением, дидактикой, риторикой, всяким непоэтическим материалом. И чтобы вернуться к образам, ему приходится употреблять символы. Такой символизм хорош. Таков символизм «Фауста» Гёте, таков символизм многих наиболее великих произведений литературы всех времен, вплоть до нашего времени, в произведениях, заряженных чрезвычайно большим содержанием.

Но можно и иначе понять символизм. Надо сказать вообще, что символ есть конкретный, доступный нашему воображению образ, который означает что-то, само по себе нашему воображению недоступное.