— А ведь похоже — он где-то здесь! Столяр от него приходил за лампочкой, говорит — директор послал. Сходите-ка к нему в столярку.
Но и в столярке никого не было. Опять мы стояли и думали. Но тут вдруг какое-то вдохновение осенило меня, я схватил мешок и сказал:
— Пошли!
Обогнули все здание и около спуска в глухой церковный подвал на круглом сирийском надгробье, высеченном из гигантского голубого валуна (сколько раз я говорил директору, что его нужно убрать), увидели деда. Он сидел и курил. Я его окликнул. Он поднял голову и спросил, как всегда ничему не удивляясь:
— Неуж столько золота накопал?
— Где директор? — спросил я свирепо. Он усмехнулся.
— Ну а где ж ему быть? Дома чай пьет с клубничным вареньем.
— Ты не ври, — сказал я сердито. — Здесь он где-то...
— Ишь ты, как тебе некогда, — удивился дед. — Да ты только что приехал, что ли?
— Да вот так, мне некогда, — огрызнулся я. — Где, спрашиваю, директор?
— Дома.
— Нет его там.
Он скучно вздохнул и затянулся.
— Ну, так, значит, тебе лучше знать, где он, — сказал он равнодушно и отвернулся.
Я постоял, подумал и вдруг опять что-то понял.
— Постойте-ка, — сказал я и скатился в подвал. Странный был у нас этот подвал — темный, глубокий, сырой, ступеньки у него были узкие, сколотые, выщербленные. Для чего попам понадобился такой подвал, я так и не знаю, — может быть, покойников они туда затаскивали. Но у нас в нем лежали камни: сирийские надгробья, мусульманские плиты с полумесяцем, десяток гранитных баб, стащенных со всех концов степи. Деду как-то предлагали этот подвал под столярку, но он отказался, сказал: «Это, значит, мне из ямы в яму? Нет, я еще жить хочу, у меня внук университет кончает. Вот самогон здесь гнать — это нормально: пожара не будет».
Итак, я сбежал по ступенькам и очутился как в каменной пещере. Передо мной была железная дверь; даже в сумерках я понял, как она походит на крыло дракона — зеленая, тонкая, перепончатая, злая. Я стукнул в нее кулаком. Никто мне не ответил. Я ударил ногой так, что она загудела, — опять не ответили. Тогда я увидел около новой проводки белую грушу и несколько раз ее дернул. Раздалось что-то очень противное, дребезжащее, жидкое, как будто покатилась по ступенькам и разбилась пара бутылок. Опять никто не ответил. Ничего не понимая, я поднял голову и увидел на фоне звезд Потапова. Он сидел наверху и курил, лицо у него было утомленное, усталое и такое же серое и бесчувственное, как у тех каменных баб, что мы стащили со всех степей и заперли в этом подвале. Тогда я скверно выругался, плюнул и хотел поддать эту проклятую дверь уже по-настоящему. Но тут Клара отодвинула меня от двери и громко приказала:
— Митрофан Степанович, откройте.
За дверью что-то произошло, послышались чьи-то шаги и голос директора спросил:
— А дед где?
— Да отворяйте же, отворяйте! — крикнул я бешено.
— Что? Уже? — беззлобно спросил директор и открыл дверь.
Клара сразу нырнула в темноту.
— Давай, — махнул я Потапову.
Он так и скатился с мешком.
— Проходите, — сказал директор и захлопнул дверь.
Сразу стало так темно, что я уж не видел собственных рук. Со всех сторон нас обняло запахом устоявшейся сырости, плесени и отсыревшего камня. Директор взял меня за плечо и отвел куда-то. У другой стены вспыхнула папироска, и на секунду я увидел щербатый известняк — крепкую тюремную кладку стены...
— Иди, иди, — сказал директор, — не бойся, ям нет!... Да брось, брось мешок. Это что, яблоки?
Я покачал головой.
— Коровьи кости? — спросил он и приказал кому-то: — А ну давай... А мы тут над макетами работали, — объяснил он мне.
Опять произошло что-то в темноте. И вдруг перед нами возник целый сверкающий город. Поднялись купола радиобашни, забил голубой фонтанчик, вспыхнули витрины магазинов, побежали автомобили, закрутилось огромное огненное колесо. А над всем этим, как огромный голубой кристалл, куб или октаэдр, возникло здание музея. Было оно такое же, как и на том листе ватмана, который мне показал однажды директор: те же арки, портики, переходы. Я узнал и ту башню, где я буду сидеть со своими камнями, и те светлые покои, где разместятся директор и Клара. Четыре человека до сих пор только знали об этой тайне (я оказался недостойным ее). И трое из них работали над ней своими руками. Все это огненное, сверкающее, великолепное, составленное из крохотных электрических лампочек, простояло минуту перед нами и так же исчезло бесшумно, оставляя нас в полной темноте.
— Ну, как? — спросил директор.
— Понравилось? — вежливо спросил меня чей-то ласковый голос.
Я только вздохнул.
— Вот какой будет наш музей через три года, если не случится война. Уже отпущены средства.