Том 4. Книга Июнь. О нежности

Но не в этом дело. Дело в том, что каждый раз, когда я начинала какому-нибудь гостю рассказывать эту историю, Самсон вылезал из своего угла, втягивал голову в плечи, опускал морду и выходил из комнаты.

И весь вид у него был такой, что, мол, «провалиться от стыда несчастной собаке только всего и остается».

И ведь каждый раз, в какой бы форме я ни передавала о его проступке, он всегда слышал, всегда понимал и всегда уходил такой сконфуженный, такой опозоренный, такой неутешно несчастный.

Многие не верили и приходили убедиться. Жалко стало пса. Хоть и забавно выходило, но пришлось «забыть».

Человек сумел бы оправдать себя в своих глазах.

— Наследственность! Среда заела! И другие не лучше!

А пес — у него совесть не гибкая, аргументация не находчивая. Он вину свою признавал и мучился, всей своей песьей душой. Целиком.

Валя

— Милая Валя, — сказала я, — вы только не подумайте, что я вмешиваюсь не в свое дело. Я давно хотела поговорить с вами серьезно.

— Вы? Серьезно? — мрачно спросила Валя. — Ну, значит, не жди добра. Насчет чего?

— Да насчет вашего образа жизни… Голубчик мой! Поймите, что это все совершенно ненормально! Нельзя, чтобы двадцатипятилетняя женщина вела такой меланхолический образ жизни.

— Что-о? — удивилась Валя. — Положительно, ничего не понимаю.

— Ну, конечно, дорогая. Зарылись в вашем banlieue[43], словно в лисьей норе, нигде не бываете, никого не видите. Все это кончится неврастенией. Вот увидите. Я уж от многих слышала. Завели себе котов, петухов. Бог знает что. Разве это жизнь для молодой интеллигентной женщины? Еще в прошлом году вы были человек как человек, обожали Эльвиру Попеско, декламировали Тютчева… «О, как на склоне наших лет…». Я все отлично помню. Подождите, не перебивайте меня!.. Я знаю, что вы завели себе кошку и… и, кажется, петуха, но это же не резон, чтобы перестать любить Тютчева. Я прекрасно понимаю, что часто бывать в театрах или в синема вам не по средствам, но, во всяком случае, желать развлечений вполне было бы для вас нормально. Женщина ваших лет должна развлекаться, а если не может, так должна стремиться, рваться к веселой жизни, должна страдать и вопить, что, вот, молодость проходит, а я сижу, как сыч на суку. Нормальная женщина ваших лет должна злиться и браниться, должна ворчать на мужа, что ему, мол, и горя мало, что она принуждена хоронить свою молодость, зарывать свою улыбку в треклятом banlieue. А ваш муж сам говорил, что вас даже в синема не вытащить…

— Кто говорил?

— Ваш муж… Сергей Николаевич.

— Мой муж? Сергей? Ну что за негодяй! Так если хотите знать правду — мы с ним на прошлой неделе были в синема. Так он все время на часы смотрел и охал. А на самом интересном месте главной картины, когда сыщик прыгает из лодки в аэроплан, а с аэроплана — на паровоз, — из-за этого и в синема пошли, — он вдруг вскочил и говорит: «Не могу эту дребедень смотреть, когда дома кот сидит, которому пора ужинать»… Ну, что вы на это скажете? Так и ушел. Ну, я, конечно, пошла уж тоже.

— А вы-то зачем?

— Да так. Конечно, все это вздор. Ну, одним словом, боялась, что он забудет нарезать мяса. Кот любит, чтобы помельче. Да и фильм, собственно говоря, дурацкий: чего его досматривать. И Тукур ждет и, хоть виду не покажет, но, наверное, воображает Бог знает что…

— Кто?

— Тукур. Собака Тукур. Вы же его знаете?

— А что же он воображает?

— Ну, что-нибудь вроде того, что я ушла навсегда, или что я его забыла, или мало ли что. Воображает и мучается.

— А скажите, Валя, только честно, правда, что у вас есть петух, и что петух этот всем домом верховодит?

— Ну, это прямо возмутительно. Кто вам наболтал такой ерунды? Это все из-за того, что он нас очень рано будит. Но, посудите сами: если человек встает в пять часов, так имеет он право проголодаться в семь?

— Какой человек?

— Я хотела сказать, петух. Он встает ни свет ни заря, и вполне естественно, что в семь часов идет к нашей двери и орет благим матом, пока Сергей не встанет и не даст ему кукурузы.

— А ваш муж не сердится?

— Ужасно сердится. Ругает петуха на чем свет стоит. И меня заодно. Вот, кричит, подобралась парочка, от которой житья нет. «Парочка» — это я с петухом! Однако, когда петух обожрался кукурузы, так если бы вы видели, что Сергей разделывал, как кричал, чтобы я бежала за доктором, что я банальная натура, которая ценит только собачек да кошечек за их подхалимство, а когда петух, благороднейшее и полезнейшее животное, объелся, так я и ухом не веду. Ах, вы представить себе не можете, какой это был ужас! Петух весь выпучился, орет, Сергей орет, а в саду курица с ума сходит, разбежится и о стенку головой…

— Ну, и что ж, выздоровел?