Том 4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое

— Не благодарите. Нам нужны доблестные слуги престола и отечества, — важно сказал полковник и добавил: — Нужно сейчас же отдать распоряжение, чтобы там все приготовили.

Он встал и позвонил. На пороге вырос усатый вахмистр.

— Возьми пакет, — сказал ему полковник, — и отдай тотчас отвезти с ординарцем в тюрьму!

— Приказано тотчас же отправить пакет с ординарцем, — отчеканил вахмистр, принимая пакет, и, щелкнув с грохотом шпорами, вышел.

— Ну, а теперь по случаю удачного начала, — сказал полковник, — не отправиться ли нам в Шато-де-Флер? Говорят, новые певички есть. Как вы насчет этого?

— С удовольствием, — ответил пристав, польщенный фамильярностью полковника.

Они вышли на крыльцо. Над городом стояла звездная февральская ночь, светлая и тихая. Лошади полковника, застоявшиеся в ожидании у крыльца, нетерпеливо били ногами, и срезы саней скрипели в снегу.

— Какая тихая ночь! — произнес жандарм, усаживаясь в сани и запахивая полость.

Но этой ночи не суждено было остаться тихой.

Около трех часов наружный часовой у стены централа заметил, как на верхушке ее появилась человеческая тень. Часовой остановился и окликнул. Вместо ответа тень спрыгнула со стены в двух шагах от часового, свалилась в снег, затем вскочила на ноги и побежала. Уже когда она заворачивала за угол улицы, часовой открыл стрельбу. Но тень беспрепятственно исчезла за углом, где ей встретился запоздалый извозчик. Тень вскочила в пролетку, и извозчик помчался.

В тюрьме всполошились, началась срочная проверка арестантов, которая и выяснила, что, подпилив решетку камеры, бежал, в четвертый уже раз, содержавшийся до отправки на Сахалин беглый каторжник Шмач.

Глава одиннадцатая НОВЫЙ ДРУЖИННИК

Бежавший Шмач проскакал на извозчике через весь город до другой окраины. У моста через реку он слез с пролетки и, закутавшись прочнее в свой арестантский халат, пустился через реку пешеходом, держа направление по вешкам, обозначавшим тропу. Перейдя на другой берег, он очутился в пригородной слободке, пользовавшейся славой воровского притона и приюта всякого подозрительного элемента. Пройдя узким кривым переулочком, он подошел к кособокой хате и осторожно постучал несколько раз в заклеенное стекло окна. Наконец, за стеклом вспыхнула спичка, и грубый, хриплый голос спросил:

— Кого черт принес?

— Это я, Сонька, Шмач, — ответил бежавший.

В хате раздался изумленный вскрик, дверь открылась, и в прихожей показалась со свечой в руке встрепанная толстая женщина с одутловатым лицом.

— Лукьян? Як це так? Звидкиля ты? Чи то сон?

— Как видишь — не сон. Протри лупала, — ответил Шмач, входя в хату, — водка есть? Наливай стакан, согреться нужно. Замерз, как сука.

Женщина ввела его в горницу. Он поставил табуретку к кривому столу и уселся на нее, растирая окоченевшие руки.

— Да яичницу сжарь, что ли. Жрать тоже хочу.

Сонька, еще не очнувшаяся от изумления, налила стакан водки. Шмач одним духом осушил его и поставил на стол.

— Да как же ты из тюрьмы-то? — спросила Сонька, возясь с яичницей, — неужто сбиг?

— Видишь же…

— Бачу, та глазам не верю. Из централа сбичь, як то можно!

— Заткнись! — сказал Шмач. Она замолчала и молча подала яичницу. Он быстро пожирал ее, отрывая зубами хлеб от большого ломтя.

— Куды ж ты теперь сподиваешься? — спросила, не удержавшись, Сонька.

— К Твердовскому, — глухо, сквозь набитый пищей рот сказал он, — хороший атаман, — и лицо каторжника оскалилось усмешкой. Он вытер рот рукой. Сонька хотела еще что-то спросить, но он встал и зевнул:

— Буде! Идем в спальню. Давно я без бабы.

Сонька покорно повернулась и пошла в заднюю горницу, освещая дорогу своему повелителю. Утром Шмач, побрившийся и переодетый в крестьянское платье, попрощался с Сонькой.

— На, купи себе чего, — сказал он, вынимая из кожаного пояса золотой. Она заглянула через его руку и увидела, что пояс туго набит золотыми пятирублевками.

— Видкиля ж у тебя стильки грошей? — спросила она, но Шмач грубо толкнул ее ногой.

— Брысь! Не твое дело.

Он надел шапку и вышел. Уже к вечеру он приблизился к лесу и углубился в него напрямик, по одному ему известным тропкам. Стемнело, но он все шел и шел с кошачьей осторожностью. Уже под утро, после беспрерывной шестнадцатичасовой ходьбы, он вышел на маленькую полянку, перешел ее и хотел опять скрыться в чаще, но навстречу ему из-за кустов показался человек в тулупе, с винтовкой.

— Стий! — сказал человек. — Видкиля идешь?

Шмач сделал движение, как будто хотел броситься бежать. Человек навел на него винтовку.

— Стий, кажу! Бо я тоби загоню под шкуру гостинец.

Шмач затоптался на месте и, вглядываясь в человека, неровным и испуганным голосом спросил:

— Ты что ж… не полицейский?

Человек ухмыльнулся.

— Коли тоби полицейского, то ты не туды зайшов. Вертай за мною!

Шмач без сопротивления пошел за ним. Они прошли протоптанной в снегу тропинкой между елями и вышли на холмик. Шмач увидел небольшую хибарку и свежевыстроенную землянку. Возле нее два человека рубили дрова. Приведший Шмача сказал им: