Том 4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое

Флаг-секретарь величественно кивнул с подножки снявшему фуражку дежурному.

Когда поезд прошел, дежурный надел фуражку и без злости, с обрадованным добродушием напутствовал уходящий красный фонарик на буфере вагона:

— Комиссар с возу — кобыле легче.

Флаг-секретарь вошел в купе. Член морской коллегии уже спал. Розовое лицо его нежно прижалось к подушке, с полуоткрытым ртом он походил на золотоволосого примерного мальчика, уложенного ласковой мамой.

Флаг-секретарь с завистью посмотрел на него и погасил верхний свет, оставив только ночник. За окном грохотала, проносясь, земля, пели от ветра телеграфные провода, и по ним бежала, обгоняя поезд, историческая телеграмма, выстукиваемая рыжей перезрелой телеграфисткой.

* * *

Катер с последней группой команды, к которой присоединился и Глеб, отошел от «Керчи» и остановился саженях в двадцати.

Борт миноносца горел в утреннем солнце. Глеб видел на палубе пять белых фигур и качающуюся у борта четверку.

На миноносце остались Кукель, Подвысоцкий, унтер-офицер Кулиничев — тот самый, который на делегатском собрании привлек внимание Глеба тем, что единственный из всей команды носил на бескозырке не георгиевскую, а черную ленточку и который был горячим агитатором за потопление, — машинный унтер-офицер Бачинский и моторист Баслюк.

Эти пять человек должны были выполнить последний акт гибели флота, уничтожить миноносец.

Глеб увидел, как Баслюк перебросил через поручни черную змейку бикфордова шнура, свисшую к воде. Затем трое матросов исчезли в люках. Спустя несколько минут, поблескивая стеклами, один за другим стали открываться иллюминаторы накрененного борта.

— Поторопите, Борис Максимилианович, — услыхал Глеб долетевший голос Кукеля, — нужно рвать. Я видел на горизонте дымок. Возможно, это немецкие миноносцы.

Подвысоцкий нагнулся и половиной корпуса исчез в люке. Выпрямился.

— Открывают клинкеты, Владимир Андреевич. Сейчас вылезут.

Матросы вновь появились на палубе.

— В шлюпку! — скомандовал Кукель и последним опустился по трапу, держа секретные книги.

— Зажигайте!

Подвысоцкий чиркнул спичку. Глеб увидел, как, подымаясь по шнуру кверху, зазмеилась струйка рыжеватого на солнце дыма.

Матросы налегли на весла, торопясь отвести четверку, и едва она поравнялась с катером, внутри миноносца заглушение прокатился взрыв. Черные взмывы дыма вылетели из машинных иллюминаторов, как из дул орудий, и поплыли, опадая к воде. Миноносец стал заметно оседать кормой.

Люди из четверки перебрались в катер, закрепили буксир, и катер малым ходом пошел к зеленеющему в лесах берегу.

Все не сводили глаз с миноносца. Он все больше садился кормой, ложась набок. С полубака слетели в воду багры. Миноносец лег бортом, качнулся, быстро показал киль и с тихим всплеском исчез.

Огромное масляное пятно, переливаясь радугой, расплывалось на тихой поверхности моря.

— Прощай, «Керчь»! Вечная тебе память! — произнес Баслюк, едва сдерживая слезы, и надвинул бескозырку на лоб.

Катер шурхнул днищем по гальке и уперся в берег. Глеб выскочил вслед за матросами.

Вся команда собралась наверху, на шоссе. Глеб перешел шоссе, взлез на пригорок и сел в тень берестовых деревьев.

Он видел, как со всех сторон потянулись к командиру матросские загорелые, просмоленные трудовые руки, торопясь сжать в последнем рукопожатии ладонь командира.

Потом кучками, по десять — пятнадцать человек, матросы потянулись по шоссе в направлении Туапсе. В одной из этих кучек ушли Кукель и Подвысоцкий.

Глеб остался один. Покинутый катер сиротливо колыхался у берега, скрипя днищем о гальку. Понемногу он сползал на свободную воду, и вскоре течение понесло его вдоль берега. Масляное пятно на месте потопления «Керчи» расплывалось все шире. На середине его изредка выскакивали и лопались пузыри воздуха.

Глеб встал с камня и спустился на шоссе. Направо лежало море, синее, тихое, ласковое, — льстиво затаившаяся до времени стихия, буйная и враждебная человеку.

Налево зеленела дикая чаща деревьев, всползающих в гору, переплетенные кустарники, цепляющиеся по скалам, острые ребра камней — первозданный анархический беспорядок природы. И только шоссе протянулось прямой лентой, путем, проложенным трудовыми усилиями организованного человечества.

Оно было единственной дорогой, ведущей в будущее. И Глеб торопливо, точно боясь затеряться, бросился бегом по шоссе — догонять ушедших, судьба которых навсегда становилась его судьбой.

1932

ПРИМЕЧАНИЯ

В том вошли три романа Б. А. Лавренева, написанные в 1925–1933 годах.

Крушение республики Итль.