Том 4. Любавины

– Все сердце перевернулось. Опять лежать теперь.

Пашку подняли и понесли.

...В палате кроме Пашки было еще четверо мужчин. Один ходил с «самолетом», остальные лежали, задрав кверху загипсованные ноги.

Один здоровенный парень, белобрысый, с глуповатым лицом, просил того, который ходил:

– Слышь, Микола!.. Неужели ж у тебя сердца нету?

– Нельзя, – спокойно отвечал Микола. – Не положено.

– Эх...

– Вот те и «эх». Я отвяжу, а кто потом отвечать будет?

– Я.

– Ты... Я же и отвечу. Терпи. Мне, ты думаешь, не надоела тоже вот эта игрушка? Тоже надоела.

– Ты же ходишь, оглоед!.. Сравнил.

– И ты будешь.

– А чего ты просишь-то? – спросил Пашка детину (Пашку только что внесли в палату).

– Просит, чтоб я ему гири отвязал, – пояснил Микола. – Дурней себя хочет найти. Так ты полежишь и встанешь, а если отвяжу, ты совсем не встанешь. Как дите малое, честное слово.

– Не могу больше. Я психически заболею. Двадцать второй день сегодня... Сейчас орать буду.

– Ори, – спокойно сказал Микола.

– Ты что, дурак, что ли? – спросил Пашка детину.

– Няня! – заорал детина.

– Как тебе не стыдно, Иван! – укоризненно сказал один из лежащих. – Ты же не один здесь, верно?

– Я хочу книгу жалоб и предложений.

– Зачем она тебе?

– А чего они... Не могли уж умнее чего-нибудь придумать? Так, наверно, еще при царе Горохе лечили.

– Тебя не спросили, ученый нашелся.

– Няня!

В палату вместо няни вошел толстый мужчина в очках (с бензохранилища). Увидел Пашку, заулыбался.

– Привет! Лежишь? На, еды тебе принес... Фу-у! – мужчина сел на краешек Пашкиной кровати, огляделся. – Ну и житье у вас, ребята! Лежи себе, плюй в потолок.

– Махнемся? – предложил мрачно детина.

– Завтра.

– A-а... Нечего тогда вякать.

– Ну, как? – спросил мужчина Пашку – Ничего?

– Все в ажуре.

– Ты скажи, почему ты не прыгал, когда уже близко оставалось?

– Та-а...

– Машину что ли, хотел сохранить? Так она – так и так – сгорела бы.

– Да нет... я и не думал про машину. Не знаю.

– А меня чуть кондрашка не хватила. Сердце стало останавливаться, и все. Нервы у тебя крепкие, наверно.

– Я ж танкистом в армии был, – хвастливо сказал Пашка. – Попробуй пощекоти меня – хоть бы хны.

– Машину достали. Всю, в общем, разворотило... Дал ты ей по целине-то. Сколько лежать придется?

– Не знаю. Вон, друг двадцать вторые сутки лежит уже... С месяц, наверно.

– Перелом бедренной кости? – спросил детина. – Три месяца не хочешь? С месяц... хэх, быстрые какие все.

– Привет тебе от наших ребят. Хотели прийти сюда – не пускают. Меня, как профорга, и то еле пропустили, еле уломал. Журналов вот тебе прислали... – мужчина достал из-за пазухи пачку журналов. – Из газеты приходили, спрашивали про тебя... А мы и знать не знаем. Только в командировке сказано, что Любавин Павел, из Баклани... Сюда, наверно, придут.

– Это ничего, – сказал Пашка самодовольно. – Я им тут речь скажу.

– Хэх... Ну, ладно, поправляйся. Будем заходить к тебе в приемные дни. Я бы посидел еще, но на собрание тороплюсь. Тоже речь надо говорить. Не унывай!

– Счастливо!

Профорг пожал Пашке руку, сказал всем «до свидания» и ушел.

– Ты что, герой, что ли? – спросил Пашку детина.

Пашка некоторое время молчал.

– А вы разве ничего не слышали? Должны были по радио передавать.

– Нет, – сказал детина, – у меня наушники не работают.

– Произошла авиационная катастрофа. Самолет летел с такой скоростью, что загорелся в воздухе. Пилотировал самолет Любавин Павел Ефимович, то есть я. Преодолевал звуковой барьер.

У всех вытянулись лица. Детина даже рот приоткрыл.

– Нет, серьезно?

– Конечно. Кха.

– Врешь ведь?

– Ну вот!.. Не веришь, не верь, я тебя не заставляю. Какой мне смысл врать!

– Ну и как же ты?

– Преодолел барьер, дал радиограмму на землю и прыгнул затяжным прыжком. И ногу вот сломал.

Первым очнулся человек с «самолетом».

– Вот это загнул! У меня аж дыхание остановилось.

– Трепач, – сказал детина разочарованно. – Я думал, правда.

– Вот так, – сказал Пашка и стал смотреть журнал. – Состояние невесомости перенес хорошо... Пульс нормальный.

– Во-первых, на самолетах не бывает невесомости, – сказал детина.

– Привет! Хэх... – Пашка перелистнул страничку журнала. – Много ты знаешь.

– Невесомость вообще-то бывает, – сказал человек с «самолетом», – но все равно ты загибаешь, парень. Кто это к тебе приходил сейчас?

– Приходил-то? Генерал, дважды Герой Советского Союза. Он только не в форме – стесняется по городу в форме ходить.

Человек с «самолетом» громко захохотал.

– Генерал!.. Я ж его знаю! Он же на бензохранилище работает!..

– Знаешь?

– Знаю!

– Так чего же тогда спрашиваешь?

Детина раскатился громоподобным смехом. Глядя на него, Пашка тоже засмеялся. Потом засмеялся человек с «самолетом» и остальные. Лежали и хохотали, глядя друг на друга.

– Ой, мама родимая!.. Кончаюсь, – стонал детина.

Пашка закрылся журналом и хохотал беззвучно.

В палату вошел встревоженный доктор.

– В чем дело, больные?

– О-о!.. – детина показывал пальцем на Пашку и не мог произнести ничего членораздельного. – Гене... ха-ха-ха... барьер... хо-хо-хо!..

Старичок доктор тоже хихикнул и поспешно вышел из палаты.