Том 4. Любавины

Костер потрескивал, выхватывал из тьмы трепетный, слабый круг света. А дальше, выше, кругом – огромная ночь. Теплая, мягкая, гибельная. Беспокойно в такую ночь, без причины радостно. И совсем не страшно, что Земля, эта маленькая крошечка, летит куда-то – в бездонное, непостижимое, в мрак и пустоту. Здесь, на Земле, ворочается, кипит, стонет, кричит Жизнь.

Зовут неутомимые перепела. Шуршат в траве змеи. Тихо исходят соком молодые березки.

32

Следующий день начался для Кузьмы необычно.

Он копнил с бабами.

Работал в паре с Клавдей. У той все получалось как-то очень аккуратно. Воткнет вилы в пласт сена, навалится на них всем телом, упрет черенок в землю – раз! – пласт перевалился.

Кузьма тоже хотел так: глубоко загнал вилы, навалился на них... – черенок хрястнул.

Клавдя долго смеялась над ним.

Кузьма пошел к стану сменить вилы.

У крайнего балагана, на дышле, под которым была подставлена дуга, висела зыбка с ребенком. Мать ребенка, соседка Кузьмы в деревне, не захотела отстать от других, поехала на покос с грудным. Днем за ним присматривали старики – Махор и Никон. Она только кормить приходила.

Сейчас их не было – ни того, ни другого.

Еще издали увидел Кузьма что-то черное на груди у ребенка, встревожился, прибавил шагу... И похолодел: змея. Она зашевелилась, гибко и медленно поднялась над краем зыбки. Как завороженные смотрели друг на друга человек и змея. Поразили Кузьму глаза ее – маленькие, острые, неподвижные, как две черные гадкие капельки.

То, что он сделал в следующее мгновение, было опасно не столько для него, сколько для ребенка: можно было не успеть подскочить.

Об этом Кузьма не подумал. Подскочил к зыбке, схватил змею, кажется, прямо за голову кинул на землю.

В этот момент из-за балагана вышел Никон.

– Змея! – крикнул Кузьма.

– Где?

– Вон!.. Вон она!

Змея стремительно уползала по выкошенной плешине к высокой траве.

– A-а... Это – сичас... Черня! Черня! – позвал Никон.

Откуда-то вылетел большой красивый пес, вопросительно уставился на хозяина.

– Вон, – показал Никон.

Пес в несколько прыжков настиг гадюку, схватил ее, трепанул и отпрыгнул, загородив ей путь к траве. Змея поднялась чуть не наполовину, разинула рот и грозно зашипела. Пес изготовился к прыжку. Мах!.. – промазал, вернулся. На несколько секунд змея и пес непонятно скрутились. Черня раза три высоко подпрыгнул. Змея успела свернуться в кольцо и вдруг с молниеносной быстротой развернулась. Прозевай Черня долю секунды, ему пришлось бы плохо: она целила в голову. Гадюка мягко шлепнулась, тотчас опять вздыбилась и поползла к траве. Черня, не давая ей опомниться, прыгнул. Присев на задние лапы, быстро закрутился на месте, не позволяя ей дотянуться до своей головы. Бросил, отпрыгнул. Змея была уже сильно изранена и разъярена. Она кинулась сама. Тут-то и настиг ее Черня. Он обрушился на змею с такой силой, что сам не устоял, перевернулся, вскочил и принялся рвать ее и крутиться... Через минуту со змеей было покончено.

Кузьма и Никон наблюдали за этим сражением. Ни тот, ни другой не проронили ни слова. Только когда Черня подбежал к ним, Никон поласкал его за ухом и сказал:

– Умница.

Кузьма сел на землю. Колени противно тряслись от пережитого страха.

– Дед... ведь змея-то в зыбке была.

– Чего-о?!

– Так. Смотреть надо... Вам поручили, елки зеленые!

Никон тоже сел на землю.

– Ах ты, господи... грех-то какой! Только отлучился по нуждишке – и вот... Как же ты ее?

– Выбросил.

– Как выбросил?

– Сам не знаю. Рукой выбросил.

– Дак она не ужалила тебя! Ты, может, сгоряча не заметил?

Кузьма внимательно осмотрел ладонь.

– Нет, ничего.

– Господи, грех какой мог быть! – опять заговорил Никон. – Ты уж не говори никому, а то мать-то с ума сойдет.

– Ладно. Только ты смотри все же!.. – Кузьма поднялся. – Забыл, зачем пришел... A-а! Вилы. Вилы сломались.

Долго еще потом не мог очухаться Кузьма. Вздрагивал, вспоминая гладкий змеиный холодок в руке.

В обед, когда все разбрелись по балаганам соснуть часок-другой, пока не схлынет жара, Кузьма пошел в березник неподалеку – поесть костяники.

Ему нравилась эта ягода – кисленькая, холодная, с косточкой в середине.

Он сразу напал на такое место, где почти под каждым листиком была костяника. Долго ползал на коленях, не успевая собирать. И вдруг услышал негромкий разговор... Поднял голову. На сухой колодине спиной к нему сидели дед Махор и Никон. Курили «ножки», беседовали.

– Давно хотел узнать у тебя... Это правда, что ли?

– Что?

– Что черти увозили.

Никон как-то странно хмыкнул.

– Так и знал, – сказал дед Махор, глядя сбоку на приятеля. – Здоров!.. А как было-то?

– Зачем тебе?

– Пошел ты к едрене-фене. Умирать скоро, а у его все секреты!

Никон сдвинул фуражку на затылок.

– Заблудился с пьяных глаз. Хотел в Куйрак, а попал... вон куды.

– Так. А зачем в Куйрак?

– Ну вот... расскажи ему все! Ты что – поп?

– Хэх, ты, бес! Да ведь ты к этой, наверно... черная бабенка там жила... Забыл теперь, как звать ее было, греховодницу. Цыганиста така... Ворожейка.

– Может, к ней, – согласился Никон.