Том 4. Любавины

– Нет. Я не дошел до избушки... плохо стало, я вернулся.

– В кого же ты стрелял?

– В зайцев.

– Не попал, что ли?

– В одного попал, но испортил шкурку, не взял. А зачем это все?

– Ты четыре раза стрелял?

– Четыре.

– Так... – следователь уставился на Егора угнетающе долгим, насмешливым взглядом.

Егору снова сделалось не по себе, он лихорадочно вспоминал: четыре раза он стрелял или больше? Один раз промазал, потом попал, двумя выстрелами добивал Яшу в голову – четыре. Двумя добивал или тремя?

– Вспомнил?

– Что?

– Сколько раз стрелял?

– Четыре.

Следователь пружинисто выкинул свое тело из-за стола, рявкнул в лицо Егора:

– А пятый раз в кого стрелял?!

Это было так неожиданно, что даже Кузьма вздрогнул.

– Почему у тебя в кармане было пять патронов? Почему?! Ну?!

– Ты не ори, – негромко сказал Егор. Он заметно побледнел; момент был жуткий.

– В кого стрелял?!

– Не ори, понял! – Егора душили страх и злоба. – А то не погляжу, что ты власть. Нечего орать.

Шрам у Кузьмы багрово накалялся.

– В кого стрелял? – сквозь зубы, тихо спросил он. Он сам в эту минуту верил, что в полушубке Егора было пять патронов.

Егор не шевельнулся, только настороженно прихмурил глаза. Он отчетливо вспомнил ясное морозное утро, Яшу, его побелевшее, растерянное лицо... Выстрел. Негромкое: «Не губи, Егор». Еще выстрел. Потом еще. И еще. Откуда же их пять?

– У меня на полатях еще двадцать пять патронов, – что же, я за всех покойников отвечать должен? – Егор обретал уверенность. Поднял глаза на следователя. На Кузьму упорно не смотрел. – Забыл, наверно, в кармане – и все. А где он, пятый-то? – Егор кивнул на патроны.

Следователь прошелся по комнате, закурил.

Егор отдыхал от великого напряжения.

«Его вовсе и не было, пятого-то, – думал он. – Ах, сволочи!.. Чуток не влопался».

За спиной Егора следователь поманил Кузьму, вышли в сенцы.

– Отпустим его, – негромко заговорил он. – Сделаем вид, что все кончилось. Потом продолжим следствие.

– Я думаю, это все-таки он.

– Мало мы слишком знаем. Думать – одно, а... Пойдем. Извинись для блезиру... Надо успокоить его.

– Нет уж, сам извиняйся.

Вошли в избу.

– У меня один вопрос к тебе, – как ни в чем не бывало, добродушно заговорил следователь, – не знаешь, у Горячего не было врагов среди охотников с гор?

Егор не сразу ответил. Молчал, думал: «Подвох какой?».

– Не знаю. Может, в тайге встречались...

– Ну ладно, – легко примирился следователь. – Иди. Извини нас.

Егор спокойно поднялся, медленно пошел к выходу. В дверях излишне низко склонил голову, чтоб не удариться о притолоку.

«Ослаб, – подумал он, спускаясь с высокого сельсоветского крыльца, ноги дрожали. – Ослаб совсем».

– Где председатель-то твой? – спросил приезжий. – Позови, я ему передам... А то еще заартачится.

Кузьма нашел Елизара в соседней избе.

– Пошли, с тобой поговорить хотят.

– Про чо? – испугался Елизар.

– Скажут.

Елизар подозрительно посмотрел на Кузьму, пошел неохотно.

– Собери в субботу на сходку всех нелишенцев, – заговорил сразу приезжий.

Но Елизар перебил:

– В субботу – баня, черт их вытянет.

– Ну, в воскресенье.

– Мгм, так...

– Будут тебя переизбирать.

– Понимаю, – Елизар нисколько не удивился. – Его, да? – показал на Кузьму. – А мне какое место?

– Дело покажет. Я только передаю... В общем, приедут к вам два товарища из укома. Встретите.

8

Шел Егор из сельсовета и упорно думал: почему сразу вызвали его? Все сделано было аккуратно. В чем же дело? В чем дело?.. И вдруг пришла догадка: проболтался в бреду. Когда бредил, наверно, поминал Яшу. А эта учительша слышала... тварь глазастая. Ее нарочно подослали.

Он завернул к своим.

– Эк тебя перевернуло! – заметила мать. – Не рано поднялся-то?

– Ничего... Где отец?

– Ушел куда-то. Не знаю, – Михайловна опять принялась месить тесто.

Егор сел на припечек, закурил. Стало отчего-то тоскливо – пусто было в родительском доме.

– Не хворает парнишка-то? – спросила мать.

– Нет пока.

– У Авдотьи Холманской запоносила девчонка. Говорят, поветрие ходит. Если прохватит, поите черемуховым отваром. У Маньки-то нет, наверно, черемухи? Пусть придет, я дам.

– Кондрат бывает здесь?

– Редко. С Феклой анадысь зашли посидели... Не любит наш ее чегой-то. Зря, – баба хорошая, работящая.

– Он всех их не любит, – Егор бросил в шайку недокуренную папироску, поднялся. – Не придет скоро, однако. Он не загулял?

– Нет вроде. А там бес его знает.

На крыльце заскрипели знакомые шаги. Зашуршал по валенкам березовый веник.

– Вон он... идет.

Емельян Спиридоныч вошел раскрасневшийся с мороза. Долго раздевался, кряхтел.

– Моро-оз, язви тя в душу! До костей пробирает. Скотине давала?

– Давала, – откликнулась Михайловна.

– Сейчас поболе давать надо. Такой навалился, черт те что... Воробьи падают. Поправился? – обратился к сыну.

– Поправился.

– Заходил к тебе раза два... Думали уж, каюк пришел. А чего училка около тебя сидела?

Егор нахмурился, полез за кисетом.

– Пойдем в горницу, поговорить хочу.

Отец искоса, вопросительно глянул на сына, прошел в горницу.

– Вызывали сейчас в сельсовет, – сказал Егор, прикрывая за собой дверь.

– Зачем?

– Думают, я убил Яшку.

Емельян опять внимательно посмотрел на сына.