Читаем Том 4. Лунные муравьи полностью

Марфуша(возясь с посудой, ворчит, чашками гремит, очевидно, в дурном настроении. Поднимает голову, оборачивается). Да кто там? Есть, что ли, кто? Не царапайтесь, не заперто.

Входит Матильда, горничная Ипполита Васильевича Вожжина. Она в плюшевой жакетке, в шляпе с пером, с большой бархатной муфтой; вообще – претензии столичной горничной. С мороза нос красный.

Марфа(не узнавая). Ах, извините, вам кого угодно? Ежели барыню, так их нет, скоро должны быть с барышней.

Матильда. Здравствуйте, Марфа Петровна, с добрым утром. От барина барышне записочка.

Марфа. Да милые мои! Да это Матильда Ивановна! А мне и ни к чему. По туалету думаю – непременно гостья. А это вот кто. Извините за беспорядок.

Матильда довольна. Здороваются за руку.

Марфа. Мне ни к чему, потому я к барину записочки носила – дальше кухни не была, а вы там не в туалете. Где ж узнать.

Матильда. Ну разве какой особенный туалет? Обыкновенно здесь в шляпках и прилично, если, разумеется, в более далекую экскурсию.

Марфа. Ска-ажите! Ну а я, как не привыкши, так мне не до шляпок; и то печенки ноют, только бы через улицу перебраться в Питере в вашем. Углов-поворотов не найду, а мотор в тот же момент на тебя, на тебя! Уж я барышню по-серьезному просила: не посылайте вы меня с письмом. Заплатите сколько там, пусть мужик несет, мужики, говорят, тут есть такие, носящие.

Матильда. Ах да, посыльные. Но я даже люблю, вместо прогулки.

Марфа. Да вы присядьте, Матильда Ивановна, барышня сейчас должны быть, они не иначе как в больнице, в ваннах в этих задержавшись.

Матильда(садясь). А я вас понимаю. После провинции столичное движение – это даже опасно. Вот у нас женщину трамваем измололо, по суставчикам, по суставчикам! Так и не нашли, кто такая.

Марфа. Ах ты, милые мои! Трамваи-то, положим, и у нас есть, но чтобы до такого доходить жестокосердия, – нет, у нас этого нет.

Матильда. Везде свой обычай. Надо тоже знать.

Марфа. Вы бы жакет-то сняли, Матильда Ивановна. Даром согреетесь. – Обычай обычаем, но человеколюбие надо иметь. – А что еще говорят, русского народу мало в Питере?

Матильда. Как так русского?

Марфа. Чухонцы больше, или из немцев. Да вот, извините, имена даже не христианские. Вас по отчеству Ивановна, а зовут, извините уж, Матильдой.

Матильда(обидевшись). Я сама русская. Мое крещеное имя даже нисколько не Матильда, а Матрена. Только я все по хорошим домам жила, так Матильдой называться – для господ культурнее.

Марфа. Ну скажите! Ну действительно, обычности здешние. В жизни не догадаться! Вы уж простите, Матрена Ивановна, что я вас зря Матильдой-то поставила. Ишь, господа какие у вас неумеренные, по-нашему – Мотя так куда приличнее. (Роняет чашку.) Ах ты, чтоб тебя!

Матильда(подымает). Не разбилась, только с краюшку. Что вы с посудой возитесь, Марфа Петровна? В меблированных должна коридорная девушка быть по этому поводу. Требовать можно.

Марфуша. Потребуешь! Наша барыня скорей того с меня потребует. Ведь мы со своей посудой, барыня привыкши к своим чашкам, так чужими брезгует. Чего свое добро здешним-то давать колотить!

Матильда. Капризная, видать, барыня.

Марфа. Капризная, капризная. (Вздохнув.) Больные они, Матрена Ивановна. Жизнь их такая, без человеколюбия.

Матильда. А вы давно у них служите?

Марфа. Я-то? Вот уж не то девять, не то девятый год пойдет. Еще при вашем при барине поступила. Как поступила, пожила, тут вскоре история-то и случилась. Барышня еще невеличка была. Уехал.

Матильда. Разошедшись, значит, окончательно. А вы при барыне.

Марфа. При ей, вот сколько годов; осталась – да все и путаюсь. Разве я из выгоды из какой? Хочу отойти – не могу. Жизнь тоже довольно кромешная. А из человеколюбия единственно; смотреть тяжело – и не смотреть тяжело.

Матильда(с любопытством). Да у ей любовник, слышно, богатый? Из того будто и разошедшись.

Марфа. Милые вы мои! Любовник! Ну и любовник. Нашу сестру взять, барыню ли, мужику ли: если муж против тебя без внимания, с первого слова готов, и пожалуйте, и уезжаю, так чего еще? очень просто сейчас любовник, на свою же голову. При моих глазах было, слава Богу, я правду всегда скажу.

Матильда. Ну все-таки если любовник – это неприятность.

Перейти на страницу:

Все книги серии Гиппиус, Зинаида. Собрание сочинений в 15 томах

Том 1. Новые люди
Том 1. Новые люди

Впервые издастся Собрание сочинений Зинаиды Николаевны Гиппиус (1869–1945), классика русского символизма, выдающегося поэта, прозаика, критика, публициста, драматурга Серебряного века и русского зарубежья. Многотомник представит современному читателю все многообразие ее творческого наследия, а это 5 романов, 6 книг рассказов и повестей, 6 сборников стихотворений. Отдельный том займет литературно-критическая публицистика Антона Крайнего (под таким псевдонимом и в России, и в эмиграции укрывалась Гиппиус-критик). Собрание завершат три мемуарных тома «Живые лица» – дневники писательницы, ее воспоминания и письма, а также документы и свидетельства современников о ней самой. Большинство из этих материалов также публикуются сегодня впервые.В первый том включены два неизвестных романа Гиппиус – «Без талисмана» (1896) и «Победители» (1898), а также книга рассказов «Новые люди» (1896).http://ruslit.traumlibrary.net

Зинаида Николаевна Гиппиус

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза